Из Черниговской губернии

— Ну, а когда лучше было служить: въ прежнія времена, хоть въ 806 году, или теперь?

— Съ которой стороны возьмешь: съ одной стороны было лучше прежде съ другой теперь стало лучше. Льготы солдату стало больше.

— Чѣмъ же?

— Одежа стала легче. Теперь что солдатская одежа? все равно — ничего!.. самъ и одѣнется, самъ и раздѣнется… Выскочитъ зачѣмъ изъ фронта, — самъ и раздѣлся, самъ и одѣлся, и опять во фронтъ.

— А въ старину?

— Въ старину было — не то. Бывало, не раздѣнешься самъ, а одѣваться — не то что самъ, а одинъ и не одѣнешь! Бывало, веревкой опояшутъ да кряжемъ скручиваютъ, а поверхъ веревки протупею надѣнутъ. Опять взять штаны, что лѣтнія, что зимнія натянутъ — вошь не подлѣзетъ; все равно, какъ обольютъ штанами ногу ту!.. А станутъ пудрить!..

— А тебя развѣ пудрили?

— А какъ же?

— И косу носилъ?

— Нѣтъ, косы не носилъ, а такъ барашкомъ завивали, да пудрой посыпали.

— Кто же? Другъ друга?

— Нѣтъ, солдатъ такъ не сдѣлаетъ; на это были особенные парукмахыры; завьетъ тебя парукмахыръ, натретъ голову саломъ, а послѣ мукой посыпетъ; кисти у нихъ такія были; возьметъ онъ кисть эту, обмокнетъ въ муку, наставитъ кисть на голову, да и толкаетъ кулакомъ по кисти, а мука-то на тебя и сыпется… Бывало завтра надо въ парадъ, такъ съ вечера начнутъ убираться… намажутъ голову саломъ, обсыпятъ тебя мукой, такъ спать-то и нельзя: муку оботрешь, волосики помнешь!.. Такъ и сидишь цѣлую ночь, и къ стѣнкѣ прислониться нельзя, и на руку не облокотишься!.. Да и муку-то покупали на солдатскія же деньги.

— Сами солдаты покупали муку?

— Нѣтъ, изъ солдатскихъ денегъ вычитали на муку, а покупало — начальство. Да и вся служба солдатская стала не та… Какая теперь служба? солдата никто не смѣй пальцемъ тронуть! Этого я не хвалю. У насъ, бывало, солдатъ учить можно было, а теперь какъ его выучишь? Бить его нельзя: какъ ему службу, нужду солдатскую укажешь? безъ битья рекрута въ настоящіе солдаты и не произведешь!

— Отчего же?

— Такъ, не произведешь.

— А солдату теперь лучше.

— Солдату? какъ можно! На половину… куда на половину!.. Третіей части прежней службы не осталось.

— Чѣмъ же сперва было лучше?

— Начальство было лучше.

— Чѣмъ же начальство было лучше?

— А всѣмъ, на что ни возьмешь! — Тогда были начальники крѣпкіе, твердые…

— Тѣ крѣпкіе начальники били солдатъ, а теперешніе, ты самъ говоришь, не бьютъ.

— Да и за солдата ни стоятъ.

— А прежніе стояли?

— Стояли!.. Теперь солдата поставятъ въ хату къ мужику, всѣ равно, что его и нѣтъ у тебя на квартирѣ… Да еще что? хозяину тотъ солдатъ воду носитъ, дрова рубитъ… Ну, а прежде — придетъ, бывало, на квартиру солдатъ, — спроситъ солдатъ чего, хоть птичьяго молока, хозяйка давай!

— Ну, а ежели нѣтъ у хозяйки?

— Гдѣ хочешь доставай хозяйка, хоть жаромъ духъ пускай, а солдату давай!..

— Что жъ, хозяева жаловались начальникамъ вашимъ? спросилъ я.

— Жаловаться?!.. Ну, этого не было!

— Отчего жъ?

— Ну, нѣтъ! жаловаться не ходили: пожалуется — хуже будетъ хозяину.

— Отчего жъ теперь солдаты такъ же дѣлаютъ?

— Попробуй-ка, теперь какой солдатъ то сдѣлать, такъ сейчасъ жъ начальнику, а отъ начальника теперь никакой заступы!

— А при тебѣ были другіе начальники? спросилъ я, когда тотъ пересталъ говорить.

— Всякіе были; я только одно скажу: старинные начальники — заступу дѣлали солдату — только за службу и спрашивали.

— А за службу спрашивали?

— За службу спрашивали. Былъ у насъ маіоръ изъ хохловъ же, изъ насъ;- ну, а на службѣ — держи ухо востро! — меньше двухсотъ палокъ и не отсчитывалъ…

— И любили его солдаты?

— Нельзя было не любить: своего ни за что солдата не выдастъ… А и лихой былъ командиръ: ничего не боялся, никого отродясь не трусилъ, хоть кто будь. Разъ мы пришли въ Петербургъ; привели насъ на какую-то улицу грязную; на этой улицѣ грязной сталъ смотрѣть насъ Аракчеевъ.

— А ты видалъ Аракчеева?

— Какъ не видалъ? Тутъ же на смотру былъ Аракчеевъ; тамъ былъ маленькій, черномазенькій, каржавенькій.

— Такъ что же Аракчеевъ на смотру?

— Пріѣхалъ это Аракчеевъ смотрѣть насъ… тогда къ царскому параду готовились… И то не такъ, и это не такъ! И то дурно, и кто не хорошо!..

— И Аракчеевъ ничего?

— На ту пору ничего; только вышли мы на Царицынъ лугъ; вышли наши армейскіе, вышла и гвардія. Пріѣхалъ самъ царь Александръ Павловичъ, и Аракчеевъ пріѣхалъ. Царь скомандовалъ, Аракчеевъ скомандовалъ гвардіи, да не ту команду объявилъ, — гвардейцы и перемѣшалясь. А тутъ маіоръ верхомъ на лошади… а и лошадка была плохенькая: такъ кобылка куцынькая… Майоръ-то перещеголялъ гвардейцевъ, — и своихъ армейцевъ выставилъ!.. — А тутъ подъѣхалъ царь. — «Спасибо, маіоръ, спасибо!» говоритъ царь маіору, — а Аракчеевъ такъ и остался.

— Такъ ничего маіору Аракчеевъ и не сдѣлалъ? спросилъ я разскащика.

— На ту пору ничего.

— А послѣ?

— Послѣ жъ чему-то привязался Аракчеевъ.

— А Аракчеева солдаты любили?

— Да Аракчеева никто не любилъ: ни великій князь Константинъ, ни генералы, ни солдаты.

— А въ сраженіяхъ Аракчеевъ каковъ бывалъ? спросилъ я. — Хорошъ?

— Аракчеевъ и въ сраженіяхъ не былъ ни въ одномъ.

— А ты бывалъ въ сраженіяхъ?