Из дневника

Решетников Федор Михайлович Из дневника

Декабрь 1856 — январь 1857

Когда я жил в Перми, я имел величайшее хотение, чтобы мне остаться в монастыре, но в Соликамске я в одну неделю познал нечестие монахов, как они пьют вино, ругаются, едят говядину, ходят по ночам, ломают ворота…

Март — апрель 1857

И так я чудно проводил и весело время с монахами: они меня поили пивом, и я часто приходил домой пьяным… Печально мне смотреть на братию мою, учащуюся со мною: все наполнены хитрости, обмана и богохульства, что должно быть непростительно в наших летах.

10 июня 1861

Слава богу, я определился, 9-го числа об определении моем записали в книгу, касающуюся до службы канцелярских служителей казенной палаты, и вчера просмотрел прокурор. Наконец мои многолетние желания исполнились, и я, с помощью божиею, определен в казенную палату по канцелярии… Один только бог был моим ходатаем.

Июнь 1861

Меня посадили в регистратуру. Вся моя работа, не умственная, а машинная, состоит в записывании входящих бумаг, надписках на конвертах, отправляемых из палаты, и печатании их. Эта работа обременительна одному и при получении пяти или шести руб. жалованья кажется вдвойне обременительной. Для ума нет никакой пищи.

Июнь — июль 1861

В палате мы сидим до 4-го часу… Придешь домой; разумеется, после шестичасового сиденья устанешь, и как отобедаешь, невольно клонит тебя ко сну… Ляжешь и пробудишься часу в 6-м. Тут чай, и опять тягость. Сядешь у окна и думаешь — что бы делать? Писать. ‹…› Когда же очнешься от этих фантазий, то чувствуешь силу сверхъестественную, силу поэзии, и тут непременно подумаешь, зачем не имеешь тех средств, которыми бы можно было жить, сводя концы с концами; теперь же, получая жалованья шесть рублей, едва находишь в ящике какие-нибудь несколько копеек… А что подумать о платье, о будущем?.. Живешь не лучше нищего! ‹…› Ах, если бы деньги! бросил бы я эту службу — и все эти связи с служащим миром!

Лето 1861

… За квартиру — 1 р. 50 коп. На говядину — 90 коп. Хлеба на 60 к. и молока на 60 коп. Буду жить как бог велит.

5 сентября 1861

Сегодня ‹…› я поздравил себя с двадцать первым годом моей жизни. А что я сделал в эти 20 лет? Ничего, кроме нескольких черновых сочинений…

Кроме горя — ничего не было.

Осень 1861

… Служба становится трудная, сижу в палате до 4-х часов, обедаю почти в шестом да еще дома занимаюсь палатскими делами. А все за 7 рублей.

‹…› Впрочем, я доволен тем, что из семи рублей у меня остается два с половиной рубля в месяц. Зато я не ем уже ничего мясного…

Осень 1862

Я не могу жить в Перми — мне надо новой жизни. ‹…› Разве я не могу еще писать лучше? Я могу научиться… Но служба? О, я не долго проживу этою мучительною жизнью!

Начало августа 1863

Когда я простился с друзьями и когда пароход стал отплывать от берега, мне стало грустно… От меня удаляется и милый город, удаляется милая река, которую я любил с детства… В Перми я ничего для себя не сделал ‹…› А любил я берег Камы… Да, любил я твою природу, Кама! Теперь ты катишь меня далеко и бог весть, ворочусь ли я?

Август — сентябрь 1863

Какой-то господин спросил меня:

— Вы из Перми?

— Да.

— Что вас заставило ехать сюда?

— Так, вздумалось. Охота.

— Вы там много получали жалованья?

— Тринадцать рублей, а здесь получаю десять рублей.

— Как же вы живете?

— Так и бьюсь. Трудиться надо.

Рабство чиновников видно во всем. Начальники отделения командуют всеми… Это какое-то холуйство. Черт знает, что такое.

2 декабря 1863

Служащий смотрит на службу как на приобретение денег; должностное лицо смотрит на службу как на поживу и угнетает служащих. Служащие-писцы — для начальника — рабы, ничто.

19 января 1864

Более двух месяцев я не писал свой дневник, хотя много бы можно было написать. Некогда… Я много выстрадал в это время. Я каждый день пью водку, без водки не могу закончить день, с водкой мне веселее. И теперь я пишу пьяный.

Я страшно мучусь. Жизнь становится с каждым днем тяжелее, невыносимее.

Кроме мучения, ничего нет. ‹…› Мне гнусна становится ложь, гадость, рабство в жизни. Мне хочется чего-то лучшего, небывалого, хочется уяснить другим настоящее. Но всюду запор, давление, рабство. Я не могу никому высказать своих мыслей, чувств и желаний. Вот почему тяжела мне эта горькая жизнь, отчего я пью, — выпьешь — по крайней мере, заснешь. Так и во сне представляются какие-то чудовищные образы, какая-то житейская гадость, и во сне нет покою… У меня нет свободы, денег. Будь у меня свобода и средства к жизни, без службы, я года через два образую себя: стану читать, еще ближе буду всматриваться в нашу жизнь, всосусь в ее кости и кровь. Так нет этого!

Без этого я гибну; меня не хочут понять, презирают, давят сильные; у меня нет даже друга, который посочувствовал бы мне, пожалел бы меня…

20 февраля 1864

Сегодня Усов опять обманул. Когда я пришел в контору, он уже был там.