Из "Дневника старого врача"

(Дем. Як. Лоссиевский (род. 1798-?) учился в МХА; лекарь-с 1818 г.; служил в военных частях; с 1840 г.-старший доктор ВСХГ ).

Хотя известная французская поговорка "grande tete, grande bete" (Большая голова - большой глупец) и грешит против физиологии, но нет правил, даже и физиологических, без исключения. В отношении к голове Лоссиевского, физиология оказалась, действительно, неправою, как это окажется впоследствии.

Так как госпиталь, вследствие новых учреждений, подчинился теперь в учебном отношении Медико-хирургической академии, то и Лоссиевский очутился между двух начальников: президентом Медико-хирургической академии (Шлегелем) и директором военно-медицинского департамента (Тарасовым).

По осмотре госпиталя, я нашел множество больных, требовавших разных операций, особенно ампутаций и резекций, вскрытия глубоких фистул, извлечения секвестров и т. п.

Это были все застарелые, залежавшиеся в худом госпитале больные, зараженные уже пиэмией или пораженные цынгою от худого содержания.

Я сделал огромный промах и грубую ошибку, сильно отразившуюся потом на моей практической деятельности. Еще более, чем промах, был проступок против нравственности. И промах, и проступок состояли в моем приступе к энергическим хирургическим производствам не рассмотренных и не анализированных достаточно ни с научной, ни с нравственной стороны множества из случаев, подвергнутых мною операции. С научной стороны был большой промах то, что я сообразил вмешаться в настоящее положение этих больных, не обратив внимания на ту неблагоприятную обстановку (госпитальной конституции), при которой я подвергал больных операции.

22 октября

Ой, скорее, скорее! Худо, худо! Так, пожалуй, не успею и половину петербургской жизни описать... (Многоточие-в рукописи.)

Начну с Букефаловой глупости. Это не по порядку. ("По порядку" некоторые сведения о деятельности П. в МХА- в его заявлениях конференции о постановке учебного дела и т. п. ).

Прошло уже два года моей госпитальной службы, как вдруг однажды Букефал-Лоссиевский призывает моего ассистента и ординатора госпиталя, Неммерта, и спрашивает его, не заметил ли он чего особенного в моем поведении.

Неммерт говорит, что нет.

- А почему же он (т. е. я) прописывает в таких больших приемах наркотические средства; он однажды прописал: extract. Hyosciami до 5 гр. pro dosi?

- Я не знаю,- отвечает Неммерт,- спросите сами у профессора.

Тогда Лоссиевский призывает Неммерта в госпитальную контору и приказывает ему как подчиненному расписаться в принятии запечатанного пакета с надписью: "секретно", под No ...

Неммерт берет. В секретной бумаге значится:

"Заметив в поведении г. Пирогова некоторые действия, свидетельствующие об его умопомешательстве, предписываю вам следить за его действиями и доносить об оных мне. Гл. д-р Лоссиевский".

Но прежде чем вся эта история произошла, я получил от Лоссиевского однажды бумагу, в которой он мне писал следующее:

"Заметив, что в вашем отделении издерживается огромное количество иодовой настойки, которою вы смазываете напрасно кожу лица и головы, я предписываю вам приостановить употребление столь дорогого лекарства и заменить его более дешевым, Лоссиевский".

Я взял эту бумагу, да и отправил ее назад Лоссиевскому с следующим объяснением:

"На ваше отношение No ... честь имею уведомить ваше высокородие, что вы не вправе делать мне никаких предписаний относительно моих действий при постели больных.

Если же вы находите, что я расходую лекарства не-по госпитальному каталогу, то вам следует обратиться с извещением о том к нашему общему начальству, г. президенту Медико-хирургической академии".

Вот эта-то бумага, а не экстракт белены, и была причина секретного предписания Неммерту. А про extractum Hyosciami я сказал Лоссиевскому: "Велите-ка ваши экстракты приготовлять действительно из наркотических средств, а не из золы разных растений".

Когда Неммерт получил бумагу, то он принес ее ко мне и спрашивал: что делать? Я отвечал: "Ступайте к президенту Щлегелю и спросите его".

Шлегель же, по словам Неммерта, спросил его, улыбаясь: "Ведь вы, однако, ничего не заметили. Ну, любезнейший, так оставьте бумагу при вас и никому не показывайте".

Когда я узнал этот ответ, то я просил Неммерта одолжить мне бумагу на один час времени, обещаясь ему, что это нисколько не повредит его служебной деятельности.

Неммерт мне дал, и я с этою бумагою в руках тотчас же отправился к нашему попечителю, дежурному генералу Веймарну, объявив ему, что я подаю сейчас просьбу об отставке, если всему этому вопиющему делу не будет дано хода.

Веймарн был видимо смущен, но успокоил меня обещанием, что завтра же будет им все дело улажено, и если я и тогда останусь недоволен, то могу дать всему законный ход.