Из дневников 1919-1920 годов

Жизнь шла в непрерывной работе. Институт много издавал, и много работ моих тут было помещено. В новых открытиях и среди новых вопросов шла вся моя жизнь, постоянно стремясь вперед. А вопросов и задач все более крупных являлось все больше. В свободное время по окончании работ я читал по философии, общим вопросам и великих поэтов. Почему-то не раз мне представлялось, что углубился в испанскую литературу, как новую, так и старую. Здесь я набрасывал мысли для последнего сочинения "Размышления перед смертью". ...

Так шла жизнь почти до конца. Я как будто стал во главе Института, когда мне было 61-63 года, и оставался им до 80-84, когда я ушел из него и поселился доживать свою жизнь в особом переданном мне здании с садом, не очень далеко. Здесь я всецело ушел в разработку того сочинения, которое должно было выйти после моей смерти, где я в форме отдельных отрывков (maximes) пытался высказать и свои заветные мысли по поводу пережитого, передуманного и перечитанного, и свои философские и религиозные размышления...

Умер я между 83-85 годами, почти до конца или до конца работая над "Размышлениями". Я писал их по-русски и очень заботился, чтобы одновременно вышел точный английский перевод...

Сейчас я вспомнил об одной мысли, которая ярко выливалась мне во время болезни, но к которой я подходил еще в Киеве, во время работы над первой главой своей книги о живом веществе, в связи с чтением работы Мечникова (в Полтаве) и Кащенко (в Киеве) 10 - но которые тогда же не смог изложить в удовлетворяющей меня форме. Это мысль о возможности прекращения смерти, ее случайности, почти что бессмертия личности и будущего человечества. Меня интересовали последствия этого с геохимической точки зрения. Сейчас, во время болезни, целый рой идей, с этим связанных, прошел через мое сознание. Но здесь я их касаться не хочу и, должно быть, не смог бы...

Так закончилась моя жизнь. Мне хочется здесь сказать несколько слов по поводу этих "Размышлений перед смертью". Для меня именно это настроение является наиболее странным. Я совершенно ни о чем подобном не думал за эти долгие месяцы и годы.

Однако необходимо сказать следующее. С молодости меня привлекает форма изложения своих мыслей в виде кратких изречений, свободных набросков и отдельных, более длинных, но отрывочных размышлений. Я не раз пробовал это делать, но бросал, так как убеждался, как трудно уложить мысль, изложить ее так, чтобы это удовлетворяло; наконец, подымалась критика того, что стоит ли это записывать. А иногда не хотелось передавать в логических выражениях те, казавшиеся мне важными понимания сущего, которые я испытывал, как будто они были очень интимны, были случаи, когда приходившие мне мысли, как будто верно выражавшие мое убеждение, внушали мне страх своими неизбежными логическими выводами, раз они станут общим достоянием (таковы мысли о семье и о значении половой морали). Но как бы то ни было, стремление к такой форме книги очень меня всегда привлекало, так как оно давало большую свободу изложения, а чрезвычайная свобода в выборе тем и форм изложения, их чередование без всякого порядка казались мне отвечающими естественному ходу мыслей живого думающего человека. Такая форма лучше дневника - особенно если она идет без системы, а так или иначе подобрано то, что казалось данной личности важным и нужным сказать человечеству, внести в мировую литературу.

В последнее время в связи с чтением здесь мыслей Ларошфуко, Вовенарга11, Гете, очевидно, эти старые стремления вновь оживились. Но то, чтобы они вылились в такую форму "Размышлений перед смертью", чтобы эта форма так или иначе определила их, повлияла на их состав - и характер - известной строгости мысли, изложения, подбора тем - если можно сказать, элемента торжественности лицом к лицу все время с Вечной загадкой, столь многих пугающей и столь могущественной в своем влиянии на сознание человека, - этот элемент для меня совершенно неожиданный. И он дает единство бесконечному разнообразию тем и форм, какие может принять творчество этого рода.

Я живу всегда - при всей отвлеченности моей природы - в сознании, что рационализирование охватывает небольшую часть духовных проявлений человеческой личности, что разум охватывает далеко не все и нельзя даже считать его главным и основным решателем жизненных проявлений личности. Через всю мою жизнь проходит этот элемент и в том чувстве дружбы и братства, который так красит жизнь, и я бы сказал, дает большую, чем что бы то ни было, возможность развернуться человеческой личности. И странным образом эта способность дружбы, создания новых дружественных связей - глубоких и крепких - не исчезла у меня и теперь в старости, так как в Киеве зародились у меня глубокие дружественные связи с Василенко, Тимошенко, Личковым12. Это все разные проявления эроса и эроса настоящего, связанного не с абстрактным человеком-рационалистом, а с живой человеческой личностью...