Из дома

Ирка из моих волос сотворила то же самое, что было на голове нашей физички. Я посмотрела на себя в зеркало и растерялась: моя голова стала трехэтажной, волосы росли как бы отдельно, будто приклеены ко лбу, такие прически носили когда-то в старину, кажется, при Петре I, а сейчас юбки носят узкие и коротенькие, на кофтах плечики. Эстонки привыкли так ходить, они громадного роста.

У меня получилась громадная голова, а сама худая, и как-то я вся уменьшилась… Шурка расхохоталась, когда я с этими сосисками на волнах, как она их называла, пришла на кухню, где она стирала белье. Я вытащила все зажимки и заколки, начала расчесывать, волосы запутались, пришлось их намочить.

Вечером из дому мы вышли все вместе, но в парке, когда шли в сторону танцплощадки по деревянному мосту, который был проложен через глубокий овраг, Шура взяла меня под руку и шепнула:

— Пошли чуть в сторону, я что-то тебе расскажу.

Мы прошли через полуразвалившиеся ворота старого замка, встали на дорожке у крутого спуска к озеру. Солнце садилось за озеро, заползали клубы тумана. На танцплощадке играли танго, хотелось пойти танцевать. А Шура сказала:

— Ты знаешь, в прошлый раз, когда я ездила домой, я познакомилась с солдатом, он приезжал к своему знакомому на соседний хутор. Он из казаков, черненький. Мне кажется, что в нем что-то дикое. Он красивый. Я договорилась с ним сегодня встретиться здесь, на танцплощадке, не уверена, сможет ли, отпустят ли его. Хотя если не отпустят, он сбежит в самоволку. Я чувствую, придет. Идем.

Играли вальс, мы вошли в толпу танцующих и начали кружиться. Не успели мы пройти и двух кругов, нас разняли офицеры, тот, который пригласил Шуру, приходил на школьные вечера и там тоже ее приглашал, значит, он попросил какого-то своего дружка пойти потанцевать со мной, решила я. Мой офицер, танцуя, тянул шею куда-то через головы, будто кого-то искал взглядом, танцевал он легко, а когда кончился танец, спросил, куда меня подвести. Я ответила, что хочу туда, куда встанет моя подруга. Мы подошли к Шуре, она быстро шепнула: «От этих надо отделаться».

Офицеры начали закуривать. Шура крепко взяла меня за руку и потянула назад через толпу. Мы перешли подвесной мост и пошли по свежепосыпанной желтым песком дорожке. По сторонам тлели недогоревшие костры из прошлогодних листьев и мусора. Дым стелился по дорожке, мы шли по дыму, будто по облакам, чуть першило в горле. За нами послышались шаги и тихие мужские голоса. Мы начали прислушиваться, Шура наклонилась к моему уху: «Это он с кем-то».

Я услышала:

— Та, с косами!..

Я хотела оглянуться, Шура шепнула: «Подождем, пусть подойдут».

Большая черная ночная птица пролетела низко с одной стороны дорожки на другую. Я подумала: «Друга привел… Шурка, наверное, сказала, что придет с подругой».

— Шурочка, здравствуйте, — раздался чуть деланно приятный голос.

Мы повернулись, перед нами на дорожке стояли, улыбаясь, два солдата. У того, который рассматривал меня, были белые зубы. На груди у него было два ряда медалей, а с другой стороны на гимнастерке был орден и на погонах были две полосочки. И у Шуриного были полосочки, но ни медалей, ни орденов не было, наверное, не воевал…

Шурин знакомый проговорил:

— Что ж, давайте познакомимся. — Он протянул мне руку и отрекомендовался: — Виктор.

Второй тоже протянул руку вначале мне, а потом Шуре и два раза повторил: «Володя».

Мы пошли по дорожке вчетвером. Они шли по бокам, мы держались под руку. Виктор сказал, что они нас заметили, когда мы спускались с лесенки танцплощадки.

— Я знала, что ты придешь, — сказала Шура Виктору. Он, улыбаясь, проговорил:

— Я же говорил тебе, что приду.

Володя хотел мне что-то сказать, но Виктор, взяв Шуру под руку, обратился к нам:

— Простите, нам надо поговорить.

Они свернули с дорожки и тут же скрылись. Мне почему-то стало обидно. Володя молчал…

— Идемте на танцплощадку, — предложила я.

Он спросил:

— Вам со мной страшно?

— Не-ет, — протянула я растерянно. — Я просто подумала, вы так, с другом шли.

— Нет… Пойдем, посидим…

Мы медленно подошли к садовой скамейке.

— Сколько вам лет?

— Семнадцать, — и подумала, что я зря расчесала волосы, я бы выглядела взрослее. Он, наверное, не очень-то верит, что мне семнадцать.

— Совсем пацанка.

Меня так никто не называл, и вообще я не слышала, чтобы девчонок так называли…

— А вам-то сколько?

— Двадцать два.

Взрослый, но лицо у него не очень-то взрослое. Получилось долгое молчание.

— А вы действительно были на войне? — спросила я, посмотрев на его ордена.

— На фронте я был год, потом в госпитале около трех месяцев, я уже больше четырех лет в армии. Кажется, еще придется прослужить года два, может, и три. Домой хочется.

— Откуда вы?

— Из Брянска.

Я не могла вспомнить, где такой город находится, и решила завтра посмотреть на карте.

На танцплощадке заиграли мой любимый вальс «На сопках Маньчжурии». Я спросила:

— Вы танцуете?

Он встал передо мной, будто приглашая на танец, а сам как бы нехотя проговорил:

— Ну что делать, идемте танцевать.