Из чащи с писком взлетает стая ушастых летучих лисиц. Для упырей ещё рано. Воздух наполняется влагой, вызывающей озноб; вот-вот поползёт туман. Буйволы щиплют траву и косятся на Аши. Вожак лёг, подёргивает ушами, отгоняя вечерних насекомых.
Аши не торопится. Ему жутко и весело. От новых чувств сердце щемит.
— Тебе надо уйти до темноты, — говорит Чонгра. — Ты осмелел до неосмотрительности, герой.
— Мне жаль расстаться с тобой, — сознаётся Аши. Смущённо улыбается.
— Но твоя мать волнуется, а сёстры ждут молоко, — смеётся Чонгра. — Ты должен идти домой, а не болтать до опасного сумрака с тварью из джунглей.
Аши гладит Чонгру по щеке, как подругу:
— Благодати тебе…
Чонгра едва ощутимо царапает когтями:
— И тебе, — и уходит, не оборачиваясь.
Аши смотрит ей вслед с сожалением, пока джунгли не берут её. Свистит буйволам. Буйволы подходят — не как стадо, как друзья, которых он окликнул. Аши идёт в деревню вместе со стадом, с буйволами, как со свитой. Думает странные вещи.
Человек входит в джунгли — и изменяется, или джунгли его изменяют. И он, изменённый, возвращается назад, где всё осталось по-прежнему.
И идти в собственную деревню — неуютно, неловко. То ли ты провинился, то ли перед тобой провинились. Аши думает о вспаханных полях, о молоке и молочных тянучках, о красных платьицах сестёр, о звонкой меди.
Аши думает о золотых глазах и спутанных побегах повилики.
О жизни и о смерти.
И стадо входит в деревню, когда над джунглями уже полыхает закат.