Из глубины

— Раневой канал идет от груди к спине, немного вниз. Сама рана представляет собой круглое отверстие с пояском осаднения и небольшими радиальными разрывами по краям. Видны разрушения второго ребра впереди справа, нижней доли правого легкого, правой подключичной вены и нижнего отдела желудочно-кишечного тракта. — Он взял энтеротом, вставил его грушевидное лезвие в просвет и осторожно нажал, потянув в сторону так, чтобы внутренности сместились. — В тканях справа от тела позвонка Т-два застряла деформированная крупнокалиберная пуля. — Он осторожно достал ее при помощи пинцета и повернулся к диктофону. — Патологический диагноз: огнестрельное ранение верхней части грудной клетки с проникновением в правую плевральную полость и разрушением правой подключичной вены. Причина смерти: травма и сильное кровотечение в правой плевральной полости. Обстоятельства: убийство. Токсикологический отчет будет составлен позднее.

Королис поднял брови.

— Убийство, доктор Крейн?

— А как бы вы это назвали? — возмутился Крейн. — Самозащитой?

Он бросил пулю в металлический лоток, где она, брякая, перекатилась туда-сюда.

— Этот человек размахивал оружием в агрессивной и угрожающей манере.

Врач усмехнулся.

— Ясно. Солдаты с карабинами находились в страшной опасности.

— Вассельхофф намеревался проникнуть в охраняемую зону особой важности.

Крейн передал пинцет девушке.

— Думаете, он хотел покромсать ваш бесценный реактор кухонным ножом?

Коммандер бросил быстрый взгляд на интерна и доктора Бишоп, а потом опять посмотрел на Крейна.

— При устройстве на работу всем совершенно ясно объясняют: стратегические объекты станции будут защищаться любой ценой. А вам, доктор, следует быть осторожнее в своих высказываниях. Последствия нарушения соглашений, которые вы подписали, будут самые суровые.

— Подайте на меня в суд.

Королис помолчал немного, словно всерьез обдумывал предложение. Когда он заговорил, голос у него был мягкий, почти добрый.

— Когда можно ждать вашего отчета?

— Как только закончу. А теперь почему бы вам не выйти и не дать нам возможность продолжить работу?

Королис опять помолчал. Затем его губы сложились в едва заметную улыбку — чуть больше, чем просто оголенные зубы. Он посмотрел на тело. И, едва заметно кивнув Бишоп, развернулся и молча покинул операционную.

Трое оставшихся постояли, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Потом Бишоп вздохнула.

— Кажется, вы только что нажили врага.

— Наплевать, — ответил Крейн.

И на самом деле ему было все равно. Он ощущал почти физическое недомогание от досады на то, что на станции «Глубоководный шторм» царит атмосфера секретности и полной нетерпимости, на то, что сам он не может положить конец нездоровой обстановке, которая только что, пусть опосредованно, спровоцировала гибель Вассельхоффа. Крейн стянул перчатки, бросил их в металлический лоток и выключил диктофон. Потом повернулся к интерну:

— Вы зашьете?

Девушка кивнула.

— Хорошо, доктор Крейн. Иглой Хагедорна?^[11]

— Да, пожалуйста.

Он вышел из операционной в центральный коридор медпункта, где устало прислонился к стене. Рядом с ним встала доктор Бишоп.

— Вы готовы закончить отчет? — спросила она.

Крейн помотал головой.

— Нет. Если я и дальше буду про него думать, то слишком разозлюсь.

— Вы плохо выглядите. Вам, наверное, надо поспать.

Врач вымученно улыбнулся.

— Не получится. После такого дня, как сегодня… Кроме того, меня еще ждет Ашер. Через три часа он придет.

Бишоп посмотрела на него.

— Откуда?

— Вы не знали? Он же в декомпрессионной камере.

Женщина удивилась.

— Ашер? Зачем?

— Из-за сосудистой недостаточности. За последние несколько дней она, кажется, стала гораздо сильнее. У него появились язвы на конечностях.

— Началась закупорка? Ему не в камеру надо, он должен прийти сюда, чтобы мы сделали нужные процедуры.

— Знаю. Я ему так и говорил, но он настаивал. Он… — Крейн осекся, вспомнив заговор молчания, в который его втянули против его воли. — Он, похоже, очень близок к разгадке и поэтому наотрез отказался прекратить работу. Даже забрал с собой в камеру Мэрриса, чтобы не прерываться.

Бишоп не ответила. Она отвернулась, задумчиво глядя на пустой коридор. Крейн зевнул.

— Я все равно не могу спать, если сильно устал. Поэтому пока займусь другими бумагами. — Он помолчал. — Да, а как энцефалограммы, готовы?

— Пока только одна. Мэри Филипс — это та женщина, которая жаловалась на онемение лица и рук. Распечатка у вас в кабинете. Пойду проверю, что с другими, — я усадила лаборантку привести все в порядок, и сейчас штук пять уже должны быть готовы. Она принесет вам остальные.

— Спасибо.

Крейн смотрел, как она быстро уходит по коридору. По крайней мере, одно хорошо: их отношения значительно улучшились.