Из Гощи гость

Все мужики, сколько их было около Косса, навалились на него сразу, сшибли его с ног, поддели ему под мышки петлю и поволокли по земле на лужайку у колодца, где под набросанным наспех костром начинал заниматься огонь. И, пока с великим криком тащили они Косса по деревне, рыцарь и впрямь стал похож на черта — лохматый, пузатый, с кровоподтеками по всему телу, с комьями глины, приставшими тут и там. Даже гуси, жировавшие у колодца в жидкой грязи, и те переполошились от такого, загоготали, захлопали крыльями, вытянули шеи и повалили прочь от лужи, подле которой брошена была рыцарева туша.

Поленья были сырые, и с костром не ладилось. У рыцаря Косса хватало времени, чтобы подумать о последней минуте, которая пришла столь внезапно и нелепо, в страшной глушине Дикого поля, в безвестном, словно богом забытом краю. Перед глазами Косса быстро проплыл родной город Дален в сером камне и красной черепице, затем можжевеловый лесок у Пскова, с шатром воеводы Хворостинина на опушке, воеводская ласка и его, рыцаря Косса, московская служба. Все это было до того горько, что рыцарь Косс закрыл глаза, точно минувшее предстало перед ним на самом деле, а не было лишь зыбким воспоминанием о невозвратном. И, лежа с закрытыми глазами, рыцарь Косс запел, завыл, словно выпь заревела на болоте.

— «…Wir nicht sterben, sondern einschlafen, — пел сам себе отходную молитву рыцарь, — und am jungsten Tage zum ewigen Leben erwecket sollen werden» [56].

Мужики, хлопотавшие у костра, обернулись на рыцарево пение, на рев, исходивший из глубины Коссовой утробы.

— Ревет, — зашептались в толпе. — В огонь ему неохота…

— Охте, каково страшно ревет! Пастью разинулся…

— Ротина до овина…

— Не глядите, мужики! — надрывался старичок с ложкой за поясом. — Наводит это он, обаивает… Огонь дуйте, не мешкайте!..

— Да, может, он… не леший…

— Да как не леший!.. — чуть не заплакал старичок. — Из лесу прибежал, весь в шерсти, гнедой, что лошадь. И за девками гонялся и слова не молвит, только ревет, как бы бугай.

— Не леший: леший — зеленый, рогатый, а этот вишь — без рог и гнедой.

— А почему ж он голый?..

— Ляд его знает, откудова забежал такой!

— К костру волоки его скорее! — кричал исступленно старичок. — Дуйте, мужики, огонь!

— Касьян, — молвил старичку степенный мужик в веревочных босовиках. — Спущу я тебе портки да заворочу те хвост, не погляжу на твою старость. Чего расходился, докучаешь крестьянам!.. Давайте, мужики, — повернулся он к старичку спиной, — мы этого гольца в пруд кинем. Коли леший — не стерпит, потонет, а коль не леший — выплывет. На то божья воля и божий суд. Может, он только с ума сбрел, для чего ж его в огонь?.. Тогда из бешеного будем беса и гнать; а так, чего зря в огонь!

— Верно, — загомонили в толпе.

— Кинем его в пруд, пусть карасей попугает.

— Заливайте, бабы, огонь! Хватай, мужики, гнедого под закукры!

Но старичок не соглашался. Точно белены поел он на старости лет либо угорел, не в меру попарившись в бане, до того кричал он и взывал, кидался на одного, на другого, дергал мужиков за пуговицы на груди, за латаные рукава, за лыковую опояску, требуя немедленного сожжения «лешего», забежавшего в деревню всему крестьянству на погибель. Но ретивому старичку погрозили кулаками, кое-кто даже толкнул его невежливо раз-другой, и вся гурьба повалила к гусиной луже, где лежал с закрытыми глазами голый рыцарь.

Он лежал и пел. Словно из другого мира, из дали страшной и чужой, шли эти звуки, никогда и никем не слышанные здесь дотоле, и оборвались они лишь тогда, когда мужики, резво добежав с рыцарем Коссом на руках до плотины, раскачали его тушу и швырнули ее в омут, от берега далеко.

Туман чуть поднимался от воды, отползая к топи за прудом; круги, один другого шире, разворачивались по воде в том месте, куда угодил рыцарь Косс; мужики вытянулись вдоль плотины и ждали, наклонившись вперед, вглядываясь в белый пар над черной водой.

— Пошел к водяным девкам на посиделки, — молвил раздумчиво кто-то из ряда, пригнувшегося к глухому омуту.

— Не пустят они его, водяные.

— Что ж не так?..

— Водяным с лесовицкими не дружиться: одного они роду, да разных отродий. Привалит к ним, что пес на кошкину свадьбу.

— А что, ежели всплывет утоплый? Да в лесу проведают, стаей сюда набегут отпевать гнедого?..

— Говорил я — в огонь!.. — заметался было старичок с ложкой, но тут над водою показался весь в мокрых кудряшках безмерный живот, а за животом и бородка рыцаря Косса.

— Не леший!.. — крикнул мужик в веревочных босовиках. — Живой всплыл!.. Слава те, господи, не взяли греха на душу… Стойте, мужики, до конца. Повезем его завтра в пещеру к Нифону, пусть темного беса из него гонит.

— Подловить его, братцы, надобно. Вяжи петлю, кидай аркан!..