Из Гощи гость

На том берегу стояли рядом обе лошади — и вороная аргамачиха рыцаря Косса и Хозяйбердеев гнедой меринок. Стояли они в седлах, обвешанных сумками: искупать их, видно, еще не управился татарин Хозяйбердей. Да и где было ему управиться, когда занят он был другим! Рыцарь Косс разглядел его под ракитой: стоя на коленях, татарин копался в узле, где увязано было рыцарево платье с зашитыми в обшлагах и оторочке драгоценными камнями. Рыцарь Косс закричал от такой напасти, бросился в воду, поплыл к тому берегу, ляпая по воде руками и ногами что стало мочи, без порядку и разбору… Татарин обернулся, увидел на воде плешивый шар, блестевший под солнцем, услышал бульканье, хлопанье, крик… Хозяйбердей и слова не молвил, только белками сверкнул. Живо, не мешкая, не теряя слов понапрасну, сгреб он в одну охапку все, что под ракитою оставлено было рыцарем Коссом, вскочил на аргамачиху вороную и затопал вдоль речки по дороге, унося с собой вместе с драгоценными камнями, с кошелями и сумками и знаменитую рукопись, уводя на притороченном к луке поводу и гнедого мерина, не оставив рыцарю Коссу ни шнурка — удавиться, ни веревки — повеситься.

XVII. Леший!

От беды такой рыцаря Косса в воде чуть кондрашка не хватила. Косс и пошел бы на дно, если б не тучное его чрево, всякий раз выталкивавшее рыцаря на воду, вверх. Кое-как доплыл он к берегу, метнулся под ракиту и, не найдя там ничего, побежал по дороге в ту сторону, где вдали пылила она под копытами расскакавшихся коней. Задыхаясь, пробежал он шагов полтораста и не выдержал — свалился у дороги в выгоревшую жесткую траву. Но он пролежал недолго. Скоро снова вскочил он, глянул, а уж и дорога не пылит впереди, не слышно ниоткуда конского топота: далеко, видно, умчался татарин Хозяйбердей на Коссовых конях! И рыцарь заплакал… Он пошел вперед, плача навзрыд. Он ревел, как бык перед закланием, и все шел и шел, сам не зная куда и зачем. Солнце жгло его в голую спину, стая слепней несносно сновала и кружила над ним, а он шел, толстый, красный, вывалянный в пыли дорожной, шел в чем мать родила, ибо у него не было даже самого малого, чем мог бы он теперь прикрыть свою наготу.

Дорога тянулась Диким полем к краю неба, побелевшего от зноя. Она плыла словно большой рекой, в которую временами то здесь, то там вливались с обеих сторон малые речки — проселки. Разум мутился у рыцаря Косса; глаза ему слепило сверканьем своим бледное небо. И он сворачивал в одну сторону и в другую, шел полем и лесом, но ни единой души не повстречал он на пути своем доселе в страшный этот день.

За протекшие часы и солнце склонилось низко; прохладой повеяло от оживших трав полевых; разыгрались комарики на лесной опушке — должно быть, к вёдру, к такому же ясному, долгому знойному дню. Изнемогая, чуть не валясь от усталости с ног, вышел из лесу рыцарь Косс, глянул перед собой и задрожал от радости, точно увидел он Хозяйбердея с конями и кошелями, с новым рыцаревым платьем, с бесценной рукописью в коробейке кожаной. Но то был не Хозяйбердей. Девок ватага в посконных сарафанах, в лыковых венцах подвигалась к лесу, и уже слышал рыцарь Косс раскатистый хохот, звонкие голоса, заунывную песню. И вскричал здесь рыцарь Косс, невесть что вскричал он, не по-русски — немецкою речью, и бросился вперед, потрясая над головой своей кулаками. Девушки остановились, замерли, ровно столбняк нашел на них сразу, потом с воплем шарахнулись прочь и пустились обратно, туда, откуда пришли. А рыцарь бежал за ними, боясь упустить их из виду, из последних сил тяпал он босыми ногами по дороге, хрипя грудью, тряся брюхом, пока вслед за девичьей ватагой не вбежал в околицу и не добежал до крайних изб, подле которых прохлаждались распоясанные мужики и малые ребятки бились в чурки.

Вой пошел по деревеньке, по избам, по сенникам, по дворам и задворкам. Парились для субботнего дня мужики в бане и те с полка покатились, побежали по улице — на пожар? от татарской орды отбиваться? от опричников, как бывало при Грозном царе, добро свое ухоронить? Кто кричал — леший забежал на деревню, кто — не леший, волк девку загрыз, кровь теперь сосет, кишки из девки выматывает.

— Леший!.. — надрывались те, что были уже совсем подле рыцаря Косса, остановившегося посреди улицы с глазами навыкате, с широко открытым ртом.

— Лешак, лешак! И слова не молвит, и пуп в шерсти!..

— Вожжой его!..

— Оглоблей!..

— Заходи сзади!..

— Зааркань да в огонь!..

Отдышавшись немного, рыцарь Косс заговорил, но из головы его словно вылетели все русские слова, в которых навык он за свою московскую службу. Катившиеся из его горла хриплые звуки и вовсе ввергали в ужас мужиков, набежавших со всей деревни.

— Не слухай, братаны, лесовицкую речь! — метался во все стороны, из себя выходил беленький старичок с деревянной ложкой за пеньковым пояском. — Заговорит он нас, забаит, занежит…

— С памяти собьет, что делать будем!..

— Пропали головы наши…

— В огонь его скорее!..

— Хватай его за бедра, за бедра хватай!..