Из Гощи гость

— Эва дела! — крякнул Кузёмка, пригнувшись к своей кобыле, чтобы поправить у нее на храпе уздечку. И камень, запущенный, должно быть, в голову Кузьме, пролетел над ним со свистом, а другой так и угодил князю Ивану в убранный серебряными бляхами ворот кафтана. Грохнул выстрел где-то в двух шагах, рассыпался словно каплями дождевыми по молодой листве за городьбой, взмыли на дыбы кони, схватился князь Иван за саблю, вытащил и Кузёмка из-за пояса кривой свой нож. И двое верховых выскочили из-за церковки, у одного в руке еще пистоль дымился, несло от пистоля гарью, палёною тряпкою, порохом перегорелым. Кинулся этот с пистолем к Кузьме, метнул на скаку аркан, ободрал Кузёмке нос и бороду, только и всего. А Кузёмка, не достав его ножом, что было силы хлестнул его плетью по лицу. Может быть, и очи выбил он плетью своею у мужика, так скоро тот ускакал, покинув и товарища своего, с которым бился князь Иван.

Детина в вывернутом полушубке, и на человека не похожий, наскочил на князя Ивана с кистенем. Князь Иван отвел от себя саблею своею железное ядро на кистене, ударил по ядру этому один раз и другой, саблю иззубрил, пожалел, что и сам пистоля с собою не взял, и качнулся в седле от удара в лоб, от того, что небо загудело, земля завертелась и пошло все перед князем Иваном вкривь и вкось. У князя Ивана и череп бы треснул, если б лоб не был прикрыт шапкою, собольим околышем, по которому и пришелся разбойничий кистень. Но кровь залила князю Ивану лицо, ослабела сабля в руке, он ничего не видел перед собой в бешеном вращении, засверкавшем вокруг. Он не разглядел и Кузёмки, который подобрался к детине и полоснул его ножом по полушубку. У Кузёмки нож был наточен, прохватил он полушубок насквозь, прохватил, видно, и дальше, потому что детина и кистень свой опустил сразу, заревел, задергал плечами, вместо плети кистенем коня своего жиганул и кинулся прочь. А тут уже люди стали сбегаться на выстрел и крик, церковный дьячок выглянул на улицу из пономарни, решеточный приказчик[105] бросился ловить разбойников, когда тех и след уж простыл.

Князя Ивана сняли с коня и повели в пономарню, где Кузёмка вымыл ему водою лицо и залепил кровоточащий лоб черною паутиною, которою затканы были в пономарне все углы. Он перевязал князю рану платком, и сквозь голубой платок вскоре проступило алое пятно.

Уже вечерело. Дьячок пошел в церковь свечи гасить. Толкавшийся в пономарне народ заторопился к своим дворам, опасаясь решеточных сторожей, которых ночным временем было и от разбойников не отличить. Кузёмка помог князю Ивану сесть в седло, и они поехали хоть и шагом, но норовя, как и все, добраться к своему двору до темноты.

XXIII. Аристотель Александрыч, государев аптекарь

На лавке в комнате своей, под отцовским желтым одеялом просыпался князь Иван в эту ночь несчетное множество раз. Он трогал у себя на лбу повязку, намоченную в холодной воде; старался при слабом мерцании свечи разобрать, кто это там поник у дверного косяка, бормочет и хрипит; и опять чудится князю Ивану, что скатывается он вниз широкой и темной рекой, которая неизменно всякий раз выносит его из покоев на двор.

Снится князю Ивану странный сон. На дворе, точно галка, сидит на воротах туркиня Булгачиха и покачивает тюрбаном своим в эту сторону и в ту. Туркиня стара; мелко-мелко и часто разветвились у нее на лице и на шее морщинки; не понять, как старая такая на ворота взобралась. А она и протягивает князю Ивану руки, просит с ворот ее снять. Князь Иван помог бы ей, но и ему не слезть с высокой березы, куда его взмыла темная река. А тут еще каменьем начинают швырять в князя Ивана, в туркиню, в топчущегося под березою Кузьму.

У туркини голова в тюрбане — как большой черный гриб. И вертится этот гриб в какую сторону ни возьми. Качнет головой туркиня, и камень мимо летит. Завертится тюрбаном, что флюгарка на ветру, и несется камешек, как воробей, над головой у нее, бухает через улицу в соседский тын. А князю Ивану так головой не завертеть. Вот и угодил ему камень в самый лоб.

Князь Иван просыпается. Так… Голова у него и точно будто камень тяжела, а лоб мокрой тряпкой повязан. Пить… Кто-то подносит к губам его ковшик, брызжет студеной водицей в тряпку у него на лбу, и князь Иван снова уносится по широкой реке сначала вниз стремительно, потом медленно, медленно вверх.