Из "Яффских рассказов" (любительский перевод)

Как только радио пищит начало девятичасовых новостей, выжимают сцепление и газуют. Погода ништяк, небо синее оригиналь[32], солнце желтое, как физиономия американца с коробки. Новости дерьмо, как обычно. Правда потом, эти на радио, врубают понтовую музыку, пластинку облизать. Только подъехали к повороту на Бейт Даган, Йосеф говорит:

— Я думаю надо зайти к Акиле на пять минут.

— Ни тебе Акилы, ни текилы, — отрезает Проспер, — сегодня будем у Котеля.

— Мне-то плевать, скажешь прямо, едем прямо, но что о нас люди скажут? Скажут, ну и дерьмо эти из Яффо, посидели до полуночи, пожрали, попили, посмотрели отличное кино, и исчезли. Не зайдут спасибо сказать.

— Валла, а Йосеф-то прав, — отмечает Бен Сасон, — жрали двумя руками, пили как леченые, а куда подевалась элементарная вежливость? Заедем на минутку, скажем спасибо и сахтен[33], не выходя из машины.

Все смотрят на Проспера, ждут, что скажет.

— Тэйб[34], - соглашается он, наконец, — остановимся на минуту, мотор не глушим, окажем почтение и едем дальше.

— 100 процентов, — все согласны.

На повороте Йосеф берет влево. Через 2 минуты останавливаются у дома хромой Леи, которая уже не такая хромая, только страшно отолстела. Все говорят, это из-за лекарств, что принимала после аварии с полицией. Только останавливаются, видят, что в доме уже полно народу, и ребята из Пардес Кац тоже там.

Акила выходит наружу, говорит:

— Какие люди, как раз к завтраку, давайте глушите и заходите. Посмотрите, какую жратву привезли мне ребята из Пардес-Каца.

И правда, во дворе стоит большой стол, человек на 20, и на столе полно мисок, булочек и бутылок.

— Ялла, — говорит Акила, — все пять лет во Франкфурте мне снился такой завтрак.

Можете говорить о пардес-кацских что хотите, и что слово не держат, и что сердца каменные, ни грамма жалости. Отборное дерьмо. Но уж если затевают что-нибудь, то затевают "лардж". И сейчас зашли поздравить Акилу, притащили грузовик еды.

Лучшие на рынке овощи, теплые булочки, только из печи. Крашеные крутые яйца, кастрюлю хаша[35], и лабане[36] из Старого Города, португальские сардины оригиналь, венгерские колбаски, тоже оригиналь, те, что посыпаны белой пудрой. Пикули уже говорили?

— Валла — говорит Йосеф, — приведите доктора, я сейчас помру.

— Что с тобой, ты? — смотрит на него Проспер.

— Если я сейчас не намажу лабане на булочку и не положу сверху кусочек синенького[37], отброшу коньки на месте.

— Ауз билла! — шипит Проспер, — никто не выходит из машины, сегодня увидим Котель.

— Я знаю этого сукина сына, — говорит Бен-Сасон, — всю дорогу будет ныть о булочке, лабане, и синеньком, еще врежемся куда-нибудь.

— Пусть перехватит что-нибудь, — предлагает тощий Шломо.

— Никакой жрачки и без фокусов.

— Так, что слышно? — интересуется Акила, — садитесь за стол.

— Знаешь что, — говорит Бен Шушан Просперу, — вылезем, перехватим что-нибудь стоя, никто не садится. «Чик-чак», едем дальше.

— Стоя, это другое дело, — соглашается Проспер, — но через две минуты чтоб в машине.

— Маскимум две минуты, — соглашаются все, и вылезают из машины.

Стоят у стола рядом с ребятами из Пардес-Каца. Есть между ними незакрытые счета, но никто и не думает устраивать разборок у Акилы. Забыли, в другой раз, в другом месте рассчитаются. Пока хватают булочку с лабане, сверху кладут синенький и намазывают острым соусом, а чтобы быстрее зашло, берут по банке пива. К пиву отлично идет тарань, которая отлично идёт с молодым огурчиком. Это пробуждает аппетит для шакшуки[38] и легкого в томатном соке, до хаша ещё и не добирались.

— Валла, что это вы едите стоя, как лошади.

Все смотрят на Проспера, который в этот момент приканчивает охотничью колбаску и берет миску для хаша.

— Тэйб, — говорит Проспер, — если уж закусываем, то сядем, закругляемся чик-чак[39] и едем дальше.

— Чик-чак, чик-чак, — соглашаются братаны, и с большой радостью подсаживаются к столу.

Только собираются из-за стола, как прибывает мама Абрама Цадока, что живет по соседству. Тащит теплый медный котел. Блюдо из бобов, и не просто бобов, а свежих, только вчера собрали, первые в этом сезоне. Совсем мягкие без прожилок.

— На здоровье, на здоровье, — говорит мама Абрама, и ставит котел в центр стола.

— Ялла, встали и поехали, — командует Проспер.

— Только немного бобов перехватим, — умоляет Бен-Шушан.

— Хорошо, но чик-чак.

Ставят новые тарелки, Лея приносит большой половник, накладывает всем по хорошей порции. Заливают лимонным соком, зелёным оливковым маслом, крошат яичко, берут иракскую питу и половинку египетского лука — какой праздник! Лея приносит новую бутылку.

— Подставляйте стаканы, — говорит, — арак[40] отлично идет под бобы.

Бен-Шушан берет двойную порцию добавки и спрашивает:

— Скажи, ну как мужчина?

Полтретьего отправляются в путь. Погода сабаба[41]. Пивко и арак играют в крови. Бен-Шушан закрыл лицо руками и плачет как маленький ребенок.

— Валак, дорогой, что с тобой стряслось, — веселится Проспер.

— Бобы! Бобы!

— Что бобы?

— Оставили половину. Преступление оставлять такое, испортится.

— Ну ты и маньяк.