Из истории Кубанского казачьего хора: материалы и очерки

Но было в казачьей душе и другое идеальное представление о «многоводной и раздольной» стихии. Река Кубань в песне — это не столько конкретное географическое понятие, сколько обобщенное, нравственное. В системе христианской символики вода всегда ассоциировалась с самим Иисусом Христом, одним из эпитетов которого был «река жизни». Пьющий из этой реки воду, по слову апостола, «не будет жаждать вовек» (Ин 4:14). Немногим доступный в своем догматическом осмыслении, этот символ был познаваем казаками в ощущениях повседневной жизни, ведомой по заветам дедовской «старовыны».

Документы рассказывают, что в прошлом веке на Кубани существовало такое обыкновение. Если какой‑либо храм приходил в негодность по причине ветхости и его разбирали, то на месте, где прежде находился алтарь, рыли колодец, водой которого пользовалась вся станица. Пытливый ум всегда мог извлечь из этого зрелища нравственный урок христианской жертвенности: ведь чем больше черпалось воды из колодца, тем чище и вкуснее она становилась.

Из далеких стран полуденных,
Из турецкой стороны
Бьем челом тебе, родимая,
Твои верные сыны.

Куда бы ни забрасывала судьба кубанского казака, его связь с Родиной должна была оставаться самой прочной — сыновней. Ключевой мыслью второй строфы и является исповедание этого сыновства.

Всякое значительное событие в истории казачье сознание всегда стремилось осмыслить и закрепить в привычных для него семейных формах. Так, в 1801 г., когда Павлом I были подтверждены права войска, войсковая канцелярия для вечной памяти «распорядилась в каждом курене обвенчать по одной доброй паре из бедных или сирот с подарком в 100 рублей»[84].

Осознание себя членом большой семьи — казачества, где есть «мать» — «степь широкая», «река раздольная», есть отец — «батько атаман», предполагало и братское отношение друг к другу. Но это было не то братство, которое числилось в ряду идей французского вольномыслия конца XVIII в. и в основе которого лежало равенство людей друг перед другом. Неизменным идеалом казачьего братства было не равенство, а доблесть, доступная лишь немногим героям: всем остальным предлагалось равняться на нее. Это было равенство возможностей каждого при семейной опеке «старших» братьев над «младшими» и духовном росте последних. Это было равенство в достоинствах и никогда в недостатках.

Время от времени в казачьей среде даже наблюдалось стремление законодательным путем упрочить братские связи между людьми. С этой целью по городам и станицам создавались устойчивые религиозные объединения — братства. До наших дней дошел устав киевского братства, образованного еще в XVII в. В состав его членов наряду с известными духовными деятелями вроде настоятеля Киево — Печерского монастыря Исайи Трофимовича входили и светские лица, в частности гетман Сагайдачный со всем Запорожским войском. В этом «уписе» вместе с другими «братчиками» казаки — запорожцы торжественно провозглашали: «Мы, грешные, хотя и поздно пробудившись от долговременного нерадения и лености и мрачной суеты мирской, восхотели прозреть к свету благоразумия. Начинаем сей дружелюбный союз, братство церковное в богоспасаемом граде Киеве к утешению и утверждению в благочестии нашего русского рода, сынов восточного православия, обывателей воеводства Киевского, как всякого духовного, так и светского дворянского сословия, мещан всей республики и всех христоименитых людей»[85].

По традиции аналогичные братства создавались и на Кубани. Вот, например, что говорится о них в воспоминаниях старожилов станицы Роговской: «Трудно проследить начало и возникновение этих обществ. Вероятно, их надо отнести к тому времени, когда станицы только поселились и общества эти возникли с целью благотворительной: помогать неимущим и слабым строиться на месте; так, по рассказам видно, что более зажиточные казаки сговаривались и шли пахать и сеять тем, кто сам не мог этого сделать. Но постепенно, когда благосостояние казаков увеличилось, деятельность этих двух обществ свелась на помилование и молебен о живых и на поминание и панихиду об умерших «братьях и сестрах». При этом готовятся обеды до такой степени обильные, что их хватает на несколько сот человек. Эти обеды устраиваются в каждый храмовый праздник — 9 мая, 26 июня, 6 декабря, 7 января «братчиками» и 21 апреля — на св. Георгия — «сестрами», и всегда они бывают два дня.

Взнос, обязательный для членов к каждому празднику: деньгами полтора рубля и натурой — хлеб, масло, птица, сало, мука, крупа, пшено для каши и т. д. Набирается таким образом огромное количество разного рода провизии. Роговская славится своими обедами, сюда стекается масса бедного люда из окрестных станиц, даже из Екатеринодара много приходит разного бродячего народа; но сколько бы ни собралось к обедам, считается долгом чести всех накормить»[86].