Из истории Москвы 1147-1913

ри Иоанне III, после двухсотлетнего существования, Москва вступает в новый период своего исторического бытия. Становясь из великокняжеской столицы — царской, хотя этот государь и не принял еще царского титула, она, в соответствие своему внутреннему могуществу и всероссийскому значению, изменила многое в своей внешности: новые величавые стены и бойницы Кремля, новый первопрестольный собор Успения, вновь выстроенная усыпальница государей — храм архангела Михаила, невиданная каменная Грановитая палата и другие палаты государя, множество новых церквей и домов белокаменных, новый государственный герб на печатях и монетах и многое другое — все это возвещало новую историческую эпоху. Но эта новизна не резала глаз своим отличием от великокняжеской старины: она не знаменовала какого-нибудь крутого внутреннего переворота в духе и сердце России вроде реформы Петра I, а просто накопление внутренних сил Москвы органически, в прежнем историческом национальном духе, переродило ее внешность. Старая скорлупа, старая кожа ее сошла, и органически выросла, соответственно размерам и силам выросшего организма, новая оболочка, новые покровы того же тела.

Сам Иоанн III, как ни обильно его знаменитое правление событиями, в сущности не предпринимал ничего нового, а только продолжал дело своих предшественников, московских князей — собирателей Руси. Заканчивая установление на Руси единства, присоединяя к Москве Новгород, обратившийся почти в независимое, полуреспубликанское государство, Тверь, некоторые Рязанские уделы, приобретая русские земли за рубежом Северо-восточной Руси, в пределах Литвы, он ничего не делал такого, чего не было на уме Иоанна Калиты. Ведь сын его Семеон, владея лишь небольшой частью удельных земель, уже стал называть себя великим князем всея Руси. Растоптав ханскую басму и прогнав сарайских послов, что знаменовало восстановление независимости Руси и конец монгольского ига, Иоанн III осуществил только то, что было на уме не одного Димитрия Донского, поднявшего меч против орды, а и на уме Юрия Московского, еще низко кланявшегося ордынцам.

Иоанн III на иноземной гравюре.

Иоанн III не хотел, чтобы Русь напоминала удельное время с его вечными усобицами, а являл себя на Руси первым единодержавцем, самодержцем и царем, по образу византийских императоров. Но то, что он заставил привезенный в Москву вечевой колокол Великого Новгорода сзывать с кремлевской колокольни народ не на своевольные веча, а на церковные службы, что он грозно заставлял молчать пред собой больших княжеских дружинников думцев, — не было в Москве новшеством. Ведь недаром московские князья, уже в лице Василия II наименовавшие себя господарями, еще до него так заботливо передавали шапку и бармы Мономаха из рода в род, и еще сын Калиты Симеон Гордый в духовном завещании своем заповедал своему преемнику заботиться о том, чтобы «свеща не погасла». Эта свеча зажжена была еще на горах киевских Владимиром Святым; она горела при Ярославле Мудром, который, устраивая в матери градов русских, по подобию Византии, Святую Софию и Золотые ворота, придавал ему вид нового Цареграда; свет этой свечи отражался и на Мономаховой шапке на голове Владимира Всеволодовича и таился на голове Александра Невского…

Венец Владимира Мономаха.

Московские же князья среди усобиц и под грозой Золотой орды должны были также таить под спудом этот свет, дабы бури его не угасили. Но не против их мыслей и преданий было то, что хранитель и исполнитель их заветов Иоанн III, вместо упавшего Киева и при отце его завоеванной турками Византии, стал делать из Москвы для Руси мать ее градов, а для всего восточного мира новый Цареград. Женившись на греческой царевне Софии Палеолог, он стал считать себя наследником не только преданий, но и самих ее земель и принял герб греческой империи — двуглавого орла, который очень дружно сжился с московским гербом — Георгием Победоносцем, поражающим змия. Так и на Западе стали смотреть на Иоанна III и на Россию: начали возлагать на нас миссию изгнания из Европы турок, которая была не по плечу германо-римской империи, именуемой Священной и принявшей такой же орлиный византийский герб. В это время у нас стало слагаться верование, что Русь водворится в седмихолмном Цареграде и снимет магометанский полумесяц со Св. Софии.

Трон из слоновой кости Иоанна III.