Государь Император изволил заметить, что некоторые из Г.г. Военно-служащих дозволяют себе иметь на голове весьма длинные волосы, и причесывают их или даже завивают, подражая всем прихотям новых, странных обычаев, нередко из-за границы к нам достигающих.
Его Императорское Величество, находя неприличным допускать это в войсках, Высочайше повелеть изволил, вменить в непременную обязанность всем Г.г. Воинским Начальникам, строго наблюдать: дабы ни у кого из подчиненных их не было никакой прихотливости в прическе волос, чтобы вообще волоса были стрижены единообразно, и непременно так, чтобы спереди на лбу и на висках были не длиннее вершка, а округ ушей и на затылке гладко выстрижены, не закрывая ни ушей, ни воротника, и приглажены справа на лево. Из сего изымаются только Казачьи войска, в коих собственно нижним чинам дозволяется попрежнему стричь волосы на голове, по Русскому простонародному обыкновению, в кружок.
Вместе с тем, Его Величество изволили повелеть не допускать никаких странностей и в усах и в бакенбардах, наблюдая, чтобы первые были не ниже рта, а последние, ежели не сведены с усами, то также не ниже рта, выбривая их на щеках против онаго.
В таковой Монаршей воле объявляется по Военному Ведомству, к точному и непременному исполнению.
подписал:
В этом документе отражается весь николаевский режим. Лозунгом николаевской эпохи было не допускать «никакой прихотливости», хотя бы и в прическе, требовалось единообразие не только мыслей, но и стрижки волос, даже приглаживать их обязаны были только лишь справа налево.
Открытые в 1826–1843 годах сводные случные конюшни, как земля от неба, отличались от заводских конюшен нашего времени, предназначенных для обслуживания массового коневодства. Сводные случные конюшни были организованы в интересах не коневодства, но коннозаводства, или точнее сказать, в интересах частных коннозаводчиков и помещиков. В каждой конюшне находилось пять-шесть жеребцов-производителей, по большей части высокого класса и ценности. Так, например, в 1837 году в составе Московской сводной случной конюшни находились жеребцы:
2 чистокровных: Миддльтон (победитель Эпсомского дерби), Бирмингам (победитель Ст. Леджера),
1 голландский — Аполло,
1 английский каретный — Адмирал,
1 арабский — Худдер.
Плата за случку с ними кобыл колебалась в пределах 50—100 рублей. Случить кобылу с одним из этих жеребцов было, однако, далеко не простым и легким делом. Простого заявления о том, или хотя бы предварительной записи, было мало. Необходимо было заблаговременно подать особые ходатайства в Комитет о коннозаводстве с точными указаниями клички, породы, качеств кобылы. Комитет разбирал поданные на жеребцов всех сводных конюшен заявки и имел право безапелляционного решения. Тем владельцам, ходатайства которых удовлетворялись, выдавались именные свидетельства на право производства случки следующего образца: «По желанию Вашему и по расчету учиненному в Комитете о коннозаводстве Российском кобылы Ваши имеют быть случены:
1) с жеребцом Миддльтоном — кобыла от приметы;
2) с жеребцом Худдером — кобыла от приметы.
Этим, однако, не заканчивались мытарства и препятствия на пути владельца, возымевшего желание случить свою кобылу с жеребцом сводной конюшни. Каждая конюшня имела своего «попечителя» — таковым по Московской конюшне был известный коннозаводчик Ф. С. Мосолов, своего «смотрителя» — в Москве имелся такой «господин в должности смотрителя Московской сводной конюшни англичанин Гомфре».
Когда приходили приведенные из далеких имений и заводов кобылы, Гомфре представлял их на осмотр «попечителю», и тут только решался окончательно вопрос, быть или не быть кобыле слученной с жеребцом сводной конюшни. Сохранилась, например, в архивных документах Хреновского завода такая резолюция Мосолова: «по свидетельству за №… серую кобылу случить с Худдером (если она здорова), бурую же ни с кем не случать» — кобыла была признана того недостойной и ей предстояло отправиться обратно домой, за несколько сот километров.
Если таковы были препоны и рогатки на пути частных коннозаводчиков, пожелавших иметь дело с казенным ведомством, то можно себе легко представить, под какой многообразный и сложный контроль была взята деятельность учреждений самого ведомства, какою сетью предписаний, указаний, распоряжений, рапортов, донесений, отчетов и прочих формальностей были опутаны они по рукам и ногам. В архивных материалах, сданных впоследствии из сводных конюшен в Хреновской завод, одни только стереотипные по форме донесения о благополучном состоянии случной конюшни занимают целые кипы. При этом «благополучное состояние» понималось в очень строгом смысле слова: если, например, у жеребца случной конюшни появилась трещина копыта, то уже о состоянии сей трещины еженедельно докладывалось в Петербург и заводилось особое канцелярское дело (см. дело № 13, 1834 г., Елецкой сводной конюшни, «о треснувшем копыте жеребца Элеганта»).