Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Получив 28 августа из комиссии письменные показания Пушкина с отрицанием авторства «Гавриилиады», царь написал на них: «Графу Толстому призвать к себе Пушкина и сказать ему моим именем, что, зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтобы он помог правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская под его именем». В резолюции, конечно, присутствовал элемент провокации. Устраивался своеобразный экзамен Пушкину. Но отражалась и вера в его честность, в то, что, услышав царскую оценку: «я его слову верю», Пушкин не сможет более лгать. Это противоречило бы дворянской чести, да и человеческой тоже. Невозможно было на доверие не ответить доверием. Такая постановка вопроса подвергала экзамену и царя. После правдивого ответа Пушкина нельзя было его наказывать, поступить менее благородно, чем он. А наказывать, и весьма сурово, имелись все основания. Вспомним, что за одно сочувственное упоминание об афеизме Пушкина отправили в ссылку в Михайловское. А здесь шла речь о целой поэме, кощунственной, атеистической, воспринимавшейся как развернутая хула на Новый завет, мерзкая и подлая, требующая самого серьезного наказания. Экзамен выдержали оба. Вызванный опять в комиссию, Пушкин выслушал слова царя, помолчал, потом спросил: «Могу я написать прямо Государю?». Ему разрешили. Он быстро написал письмо, запечатал его и передал графу Толстому. В «Дневниках» 1828 г. Пушкин записывает: «2 октября. Письмо к царю». 18 октября: «Граф Толстой от государя» (П. А. Толстой — управляющий главным штабом, главнокомандующий в Петербурге и Кронштадте, был председателем комиссии о «Гаврилиаде“). Прочтя письмо, царь приказал прекратить дело. А. Н. Голицын, один из членов комиссии, диктуя уже после смерти Пушкина конспект своих мемуаров, велел записать:» «Гавриилиада“ Пушкина. Отпирательство П. Признание. Обращение с ним Государя. Не надо осуждать умерших» (Тыркова 234). Этот эпизод наверняка сыграл весьма существенную роль в изменении отношения Николая к Пушкину. Последний оказался недостойным царской благожелательности, автором мерзкой поэмы. Он кроме того еще лгал, лицемерил, подло отрицал свое авторство, перекладывая вину на мертвеца. К тому же Николай был человеком религиозным. Поэма должна была вызывать у него крайнее омерзение. Он мог даже простить это Пушкину, но вряд ли забыть.

Письмо Пушкина царю до нас не дошло. Считается, что в нем Пушкин признал себя автором «Гавриилиады» (и я так считаю). Но существует мнение, что поэт не признал авторства, а Николай ему поверил или сделал вид, что поверил. Такой точки зрения придерживается, в частности, исследователь Л. Вольперт, оправдывающая подобное непризнание. Она говорит, между прочим, что на юбилейной Пушкинской конференции в 1999 г. в Париже известный знаток Пушкина Э. Вацуро, в докладе о Вольтере, высказал мнение, что поэт не признал себя автором «Гавриилиады». Позднее, в парижском сборнике L`Universalité de Pouchkine. Bibliothèque russe de l`Institut d`études slaves.T. C1V (Paris 2000), где напечатан доклад Вацуро, автор в нем высказывает противоположную точку зрения (p.48). Думается, она правильная.

На всё это наслаивается новая история. Пушкин самовольно отправился на Кавказ, в Тифлис, потом в Арзрум. В начале марта 1829 г. он просит у петербургской городской полиции подорожную в Тифлис и 9 марта, без уведомления Бенкендорфа, отправляется туда, остановившись на время в Москве, откуда он 1 мая выезжает на Кавказ. Бенкендорф узнает о поездке только 21 марта из записки фон Фока. В ней высказывалось предположение, что путешествие определено карточными игроками, у которых Пушкин в тисках: ему обещаны, видимо, на Кавказе золотые горы.

В конце мая Пушкин уже в Тифлисе и в письме Ф. И. Толстому (где-то 27 мая-10 июня) рассказывает о своем путешествии: «поехав на Орел, а не на Воронеж, сделал я около 200 верст лишних, зато видел Ермолова <…> Он был до крайности мил» (260). Тот находился в опале, но это не остановило Пушкина, который высоко его ценил и не скрывал своего отношения к нему. Правда, в «Путешествии в Арзрум» эпизод с Ермоловым не упоминается. Позднее, в апреле 1833 г. Пушкин обращается к Ермолову с просьбой «о деле для меня важном»: он предлагает стать издателем «Записок» Ермолова, если они написаны; если же нет, просит разрешить ему быть историком подвигов Ермолова, снабдить его, Пушкина, краткими необходимейшими сведениями: «Ваша слава принадлежит России, и вы не вправе ее утаивать» (Записки, воспоминания Ермолова вышли только в 1863 г).