Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Но у подножия теперь креста честного,
Как будто у крыльца правителя градского,
Мы зрим поставленных на место жен святых
В ружье и кивере двух грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража?
Или распятие казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей?
Иль мните важности придать царю царей?
Иль покровительством спасаете могучим
Владыку, тернием венчанного колючим,
Христа, предавшего послушно плоть свою
Бичам мучителей, гвоздям и копию?
…………………………………………………………..
И чтоб не потеснить гуляющих господ
Пускать не велено сюда простой народ?

(т.3. с. 366, 527)

Другое, «Д. В. Давыдову. При посылке Истории пугачевского бунта», со стихотворной концовкой:

Вот мой Пугач: при первом взгляде
Он виден — плут, казак прямой,
В передовом твоем отряде
Урядник был бы он лихой

(там же. с.364)

Вряд ли бы цензура пропустила стихотворение «Из Пиндемонти» со словами: «Зависеть от царя, зависеть от народа — не всё ли нам равно? Бог с ними.» (там же. с.369). И ряд других стихотворений, написанных в 36 г..

Некоторые итоги. Пушкин и Чаадаев. В 1830-е годы (да и ранее) Пушкин решительно отвергает и бунт, «бессмысленный и беспощадный», и революции, в их крайних выражениях, с кровью и террором. Он принимает основы существующего порядка и в плане религии, христианства, и в плане государственного устройства, русской самодержавной власти. Он человек религиозный. В какой-то степени его можно назвать верноподданным. Но это не значит, что он доволен окружающим, властью, царем, самим собой. Особо остро он воспринимает проблемы независимости личности, человеческого достоинства и достоинства поэта, регламентации, терпимости и нетерпимости. Снова и снова Пушкин возвращается к ним. Поэт как бы над «партиями», которые всегда «узки». Характерная особенность его — всепонимание. В этом плане продолжение его традиции — не Некрасов, тем более не революционные демократы (хотя у Некрасова пушкинский «пласт» очень отчетлив). Но и не Достоевский (несмотря на его речь о Пушкине), даже не Толстой. Пушкинская традиция возрождается лишь в конце XIX — начале XX вв. В первую очередь в творчестве Чехова. Затем у Короленко.

Мы начинали главу о Пушкине с упоминания об исследователях, которые ныне стремятся противопоставить его позицию в тридцатые годы Западу, сблизить поэта со славянофилами, по-своему весьма «партийными». Наибольшая близость Пушкина со славянофилами относится к 1832 г., когда начал выходить журнал «Европеец», сразу же запрещенный. В какой-то степени близость сохраняется и в более позднее время, но славянофилом Пушкин никогда не был, даже в последний год своей жизни. Для понимания его позиции важно остановиться на отношении Пушкина к Чаадаеву, его «Философическому письму», вызвавшему скандал, запрет «Телескопа», объявление Чаадаева сумасшедшим (тоже своеобразный вид карательной цензуры). Отношение Пушкина к «Философическому письму», весьма отрицательное, как бы подтверждает доводы русофильских истолкователей поэта. Думается, оснований для такого истолкования оценка Пушкиным письма Чаадаева не дает. Да и вообще для понимания проблемы необходимо учитывать все высказывания Пушкина о «Философических письмах» Чаадаева.