Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Множество мелких придирок 1852 г. В «Санкт Петербургских Ведомостях» рассказывалось о новом парижском танце М а з е п а; Шихматову показалось, что в сообщении содержится насмешка над Россией, так как Мазепа — ненавистное для всякого русского имя. Сделан строжайший выговор цензору Пейкеру, а редактора Очкина пригрозили отдать под суд (344, 524-5).

Вероятно, в 1852 г. из ведения Комитета изъяты духовные сочинения на восточных и еврейском языках, которые переданы в особый комитет. Такое изменение не свидетельствовало об уменьшении влияния комитета 2 апреля, о недоверии к нему. Возможно, Комитет, слишком перегруженный делами, сам попросил об этом изъятии. Характерно, что как раз в это время Комитет получил право окончательного самостоятельного решения, право доводить до сведения царя только особенно важные дела, вопросы законодательного характера и пр. По сути право окончательного решения свидетельствовало о безграничном доверии царя и передаче комитету всей власти над литературой (288).

Дальше события развивакись в том же духе. В 1853 г. Никитенко записывает в дневник: «Действия цензуры превосходят всякое вероятие». Чего хотят достигнуть? остановить деятельность мысли? — с грустью спрашивает он. «Но ведь это все равно, что велеть реке плыть обратно» (362). Все нелепости цензоры сваливают на негласный комитет, «ссылаясь на него, как на пугало, которое грозит наказанием за каждое напечатанное слово» (363).

В 1853 г. почти одновременно меняются председатель комитета 2 апреля и министр просвещения. В марте Анненков становится Новороссийским и Бессарабским генерал-губернатором. Вместо него назначен давно жаждущий этого места М. А. Корф. В марте того же 1853 г. уходит в отпуск для лечения Шихматов. Исполнять его обязанности поручено А. С. Норову. По сути дела еще при Шихматове Норов управлял министерством.11 апреля 1854 г. его назначают министром (а товарищем министра с 1855 г. становится П. А. Вяземский. («Обзор…» — перечисление министров, попечителей -341).

Как и многие другие сановники, Норов (род. в 1795 г.) — участник Отечественной войны. Раненный попал в плен. Ему ампутировали ногу. С 1823 г. гражданская служба. Чиновник особых поручений при министре внутренних дел. Позднее работа в комиссии приема прошений на высочайшее имя. С 1850-го года деятельность в министерстве просвещения. Его назначают сразу (1850) товарищем министра, а после смерти Шихматова — министром.

Как и Уваров, Норов изучает литературы Востока, классические древности. Знает ряд восточных языков, в том числе еврейский. В 1821 г. путешествует по Европе. Описание путешествия (в 2 тт.). Интерес к истории церкви. Путешествие в Палестину, Египет, другие страны Востока. Автор книги «По святым местам». С 1851 г. член Академии Наук по отделению русского языка и словесности. Таким образом, неплохо образован. Мягкий, гуманный, просвещенный человек, немало знавший, но не обладавший, как и все министры просвещения периода 1816–1858 гг., серьезным образованием и умом (289).

Бесхарактерный, подверженный разнообразным влияниям, похожий на «старого младенца» (дневник Я. И. Ростовцева), Норов ратовал за более самостоятельное положение министерства просвещения, за «благоразумную» свободу науки и литературы. В то же время он выступал против «одностороннего реализма», за классическое, гуманитарное образование. Он оставался министром и в первые годы царствования Александра II. В марте 1858 г. Норов уволен в связи со студенческими волнениями. При этом царь благодарит Норова «за благие и чистые его намерения», видимо, считая, что далее намерений дело не пошло (Обзор…342)..

И всё же Норов — фигура переходная, стоящая в преддверии нового царствования. Много о нем пишет в дневнике Никитенко, один из ближайших его сотрудников. Но это уже выходит за рамками периода цензурного террора.

В начале 1855 г. Николай умирает. Начинается новая эпоха. Еще при Николае Никитенко пишет о посещении им Норова. Между ними возникает дружба. Норов просит помогать ему. Никитенко сравнивает двух министров, Норова и Шихматова. По его мнению, Шихматов хотел честно и добросовестно исполнять свое дело; стремился защищать просвещение, но сам сознавал свою несостоятельность, не имел ни нравственного, ни гражданского мужества, чтобы повернуть против ветра. Удержится ли Норов? У него благородное сердце и благие намерения, но едва ли достанет сил. Никитенко готов ему помогать и обещал это (369-70). Но и о шаткости своего положения при министре. Опасения о несбыточности их надежд. О характере Норова: он благомыслящий, просвещенный, гуманный, но слабый. Вскоре надежды Никитенко на улучшение цензуры при Норове меркнут: «Сегодня говорил Норову об ее злоупотреблениях, но обнаружил полное равнодушие» (382-3).