Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

Появление в усадьбе незнакомых личностей не укрылось от внимания молодой хозяйки имения Анны Петровны Мятлевой, учинившей допрос с пристрастием своему управляющему. С недавних пор Анна Петровна стала замечать странные перемены в характере и поведении Игнатия. Из открытого, словоохотливого малого, преданного слуги, каким она знала его с нежного возраста, в считаные дни Игнатий превратился в недоверчивого и скрытного буку. В ответ на законные вопросы, почему мешки с зерном и овёс с сеном грузятся из её амбаров на чужие подводы и что за мужики подозрительного вида толпятся во дворе, он в недоумении разводил руками, загадочно поводил глазами и отговаривался необходимостью перевезти господское добро подальше от французов. Впрочем, уберечь хозяйские закрома от неприятеля так и не удалось.

Едва нагруженные подводы съехали со двора, пожаловали фуражиры Великой армии в сопровождении эскорта драгун и потребовали весь наличный запас овса. Опасаясь, что французы могли заметить удалявшиеся от усадьбы телеги, Игнатию пришлось распечатать один из своих НЗ и исполнить требования неприятелей. От тотального обыска усадьбу спасло присутствие самой Анны Петровны. Обворожительно улыбаясь, она объяснила командиру драгун, симпатичному белокурому нормандцу, что иных запасов фуража у них нет, так как всю его наличность реквизировало русское командование. Молодой лейтенант удовлетворился её объяснениями и велел старшему из фуражиров заплатить за овёс. Тот достал из шитой серебром ташки[40] внушительную кипу ассигнаций и отслюнявил Анне несколько купюр. Та уж хотела отказаться — принять деньги из рук врага представлялось ей низким и позорящим её, русской дворянки, достоинство деянием, — однако, взглянув на растерянное лицо нормандца, она приняла банкноты, толком даже не взглянув на них. После визита фуражиров Анна Петровна возобновила допрос Игнатия. Напустив таинственный вид, старик, по обыкновению, принялся темнить.

— Кто те люди, Игнатий, коих ты без спросу пустил в наш дом? — Бездонные, иссиня-чёрные глаза Анны гневно сверкнули.

— Какие люди, барышня? — решив, как всегда, валять ваньку, прикинулся дурачком дворецкий.

— Не хуже меня знаешь какие! — с нажимом на последнем слове и металлом в голосе продолжала допытываться Анна. На этот раз она решила узнать правду, невзирая на уловки Игнатия.

— Я ничаво такого не ведаю. Барышня возводит на меня напраслину. Должно быть, кто-то из соседской прислуги зашёл в людскую да…

— Полно лгать да изворачиваться! Соседскую прислугу я знаю в лицо! А эти — чужие и незнакомые люди. Ежели ты вдругорядь зачнёшь отпираться, я велю высечь тебя и не погляжу на твои седины! — в негодовании напустилась на дворецкого Анна и тут же вспомнила, что сечь Игнатия будет некому.

Ни слепой отцов денщик Дмитрий, ни садовник Степаныч на эту роль не годились. Разве что ей самой за кнут взяться или обратиться к стоявшим на постое французским офицерам. Гримаса исказила красивое лицо девушки. С отвращением отвергла она недостойную мысль, устыдившись самой себя. Она, Анна Петровна Мятлева, девица девятнадцати лет, дочь благородных родителей, владетельница богатых имений и крепостных числом в полторы тыщи душ, едва мирилась с пребыванием в своём доме неприятелей, пусть среди них и находились интересные и привлекательные мужчины. Их заигрывания и галантные ухаживания, зачастую утончённые, вызывали у неё гнев, боль и раздражение, тогда как непостижимое скрытничанье и грубая ложь близкого ей человека безотчётно угнетали её. Душевное состояние Анны передалось Игнатию. Он пал ниц и, глядя в пылающие глаза девушки, запричитал:

— Прости меня, барынька! Не за себя, а за тебя, хозяюшку миленькую мою, в лихую годину опасаюсь я и молюсь! Да простит меня, слугу недостойного, ваш покойный батюшка, незабвенной памяти Пётр Ляксандрович, но вижу я, как исстрадалась душа ваша! А посему осмелюсь нарушить тайну мою и мне доверенную…

— Поднимись, поднимись с колен, дедушка!

Анна растрогалась, порывисто подбежала к Игнатию и горячо обняла его. Тот, кряхтя, поднялся с колен и продолжил свою исповедь. Анна слушала, затаив дыхание. Только под конец, когда Игнатий закончил рассказ про Пахома с Овчаровым, она встрепенулась и выразила желание познакомиться с ротмистром.

— Что ж, воля ваша, но они, поди, уж спят без задних ног опосля стольких мытарств и горестей, на их душу выпавших. А вот с утрась непременно позову их к удовольствию моей барыньки.

Горячо поблагодарив старика дворецкого, Анна торопливо поднялась в свои комнаты и заперлась изнутри…