Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

В избе, однако, не спали. Переодевшись в сухое после доброй баньки, Овчаров предавался размышлениям, тогда как сидевший на табурете Пахом сонно взирал на ротмистра. Объятия Морфея почти завладели им, он собирался пожелать спокойной ночи Павлу и, забравшись на печь, распрощаться с ним до утра. Гравёрных дел мастер давно клевал носом и с видимым усилием удерживал равновесие; шаткий табурет безобразно скрипел, но его шум, казалось, не доходил до ушей погружённого в свои мысли Павла. Так продолжалось с полчаса, может, и долее, как дверь в избу распахнулась и в свете луны вошли двое — дворецкий Игнатий и чернобородый мужик весьма свирепого вида.

— Значица, хранцуз стоит промеж Калужской заставы и храмом Иоанна Воина? — переглянувшись с Игнатием, произнёс Меченый и посмотрел исподлобья на Овчарова.

— Вся Москва полна супостатом. Игнатий, посвети нам! — попросил управляющего Павел, раскладывая на табурете чистый лист бумаги. Пахом к тому времени освободил его и, заботливо укрытый рогожей, благополучно посапывал на печи. — Вот Калужская застава, туда соваться даже ночью не след, французы наверняка караулы выставили. В город лучше войти по течению ручья, возле которого мы с Пахомом отдыхали, это чуть левее заставы будет… — объяснял Павел Федьке, попутно чертя на бумаге план, освещаемый лучиной Игнатия.

Дворецкий бойко подсказывал, особенно подробно он знал район Якиманки и прилегавших улиц, поскольку частенько навещал там крестницу.

— Ты, Фёдор, не горячись! — пытался охладить пыл Меченого Павел. — Дабы вылазка твоя удалась, надобно разведку произвесть.

— Разведку?! — изобразил видимое удивление Меченый.

— С кондачка супостата не возьмёшь, тут подготовиться до́лжно! И вот что я на сей предмет скажу тебе, Фёдор. Возьмёшь на рассвете Пахома — довольно ему храпеть, на том свете выспится — и пойдёшь с ним к храму Иоанна Воина. Тамошнего настоятеля отца Серафима он знает, мы на его подворье ночь коротали. Батюшка мужик отважный и надёжный, не подведёт. Спросишь его о французе, где квартирует, сколько его числом — в общем, разберёшься, ты, я вижу, человек бывалый. А чтоб у батюшки сомнений на твой счёт не возникло, я записку ему черкану, — вспомнил о любви священника к письменным доказательствам Павел. — Ну а опосля сам прикинешь, что к чему. Пистолеты запрячь подальше, с мусью не связывайся, обходи его дальней стороной, шум лишний нам не надобен. Как вернёшься, сообща померекуем. А покамест вы в разведку ходите, я с хозяйкой познакомлюсь да о французах, что здесь на постое, подробно расспрошу. Игнатий говорит, она меня видеть хотела.

— Точно так, ваше высокоблагородие!

— Ну, тогда лады, Фёдор?

— Лады, барин! — подобно иерихонской трубе пророкотал Меченый и во всё лицо улыбнулся.

Утром Овчарова разбудил Игнатий.

— Просыпайся, ваше высокоблагородие. День уж на дворе!

— А?.. — водя заспанными глазами по избе, думал спросить о Пахоме и Фёдоре Павел.

— Да затемно, когда дождик тока зачинался, ушли, — упредил его вопрос управляющий. — Вот, умыться вам принёс, — водрузив на лавку ведро, наполненное холоднющей колодезной водой, посетовал на непрекращавшийся дождь Игнатий. — Барышня ваше высокоблагородие уж час как ожидает, — добавил он как бы мимоходом.

— Так и льёт? — Шум стучавшего по крыше мелким бесом дождя наконец дошёл до ушей Овчарова.

— Льёт ливня, — обречённо махнул рукою дворецкий. — Цельное утро поливает без продыху. Дружки наши до костей вымокнут, но что поделашь, иттить ведь, хошь не хошь, а надобно было.

— Твоя правда, — собираясь с мыслями, проронил Павел и поднялся с лавки. — Обожди, Игнатий! Дай привесть себя в надлежащий вид, а опосля поведёшь к своей барыньке. А что постояльцы ваши?

— Не извольте беспокоиться, ваше высокоблагородие. Раненько все как один убрались.

— Вот это хорошо. А то те двое меня видели, могли бы и узнать, — задумчиво бросил он и принялся умываться.

Ждать Игнатию пришлось долго. Отлучённый от порядочного общества и проведший последние месяцы своей жизни в тюрьме и на бивуаках Овчаров придирчиво оценивал собственную внешность и тщательно примерял гардероб, извлечённый ещё вчера из промокших котомок. За ночь одежда подсохла, но оставалась мятой и выглядела не лучшим образом.

— Вот что барин. Вижу, одёжа сия дюже не по вашему вкусу будет. Щас схожу в дом и поищу что-нибудь из господского. Авось платье покойного Петра Ляксандровича вам и сгодится. Да и бритьё вашей милости не помешало б, — вошёл в положение Овчарова дворецкий.

И действительно, то, что принёс из гардеробной Игнатий — английского сукна рубаху, тёмно-синий шейный платок, новёхонький сюртук и ботфорты с лосинами (покойный частенько развлекал себя верховой ездой), — пришлось Павлу впору. Теперь можно было смело отправляться на свидание с Анной.

— Век тебя не забуду, Игнатий! Удружил ты мне, братец, удружил! — сердечно благодарил старика Павел, касаясь свежевыбритых щёк и с удовольствием рассматривая себя в зеркалах нижней залы, куда привёл его управляющий.