Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

Прибывший в Главную квартиру неделей позже Чернышёва Волконский за пару суток составил мнение о положении дел у Кутузова и с курьером фельдмаршала отправил свой отчёт государю. Приезд князя и конфидента царя совпал с оставлением Кутузовым Красного на Пахре и отходом армии к Тарутину, позиция при котором представлялась светлейшему более подходящей для обороны. Таким образом, фельдмаршал располагался от Москвы на расстоянии уже двух переходов, о чём не замедлил упомянуть в своём письме князь Пётр Михайлович.

— Опять ретирада! — оглядывал Аракчеева затравленными глазами император. — Светлейший возобновил отступательное движение на Калугу, оставив позицию при Красном, — с горечью объявил он полученное известие. — Обожди в приёмной, граф, я желаю побыть в одиночестве, — сдавленным голосом бросил Александр и зашёлся в нервическом кашле.

Аракчеев безмолвно повиновался и, крадучись, вышел вон. Когда кашель стих, царь с удвоенной сосредоточенностью принялся за чтение. Оно развлекло и, по большому счёту, успокоило его. Прочтя послание Волконского, Александр вновь пробежал глазами письмо Чернышёва и наконец согрелся. «Стало быть, супротив Кутузова один авангард Мюрата, тогда как основные силы корсиканца мародёрствуют и пьянствуют в Москве».

«Вскорости, ваше императорское величество, — доносил флигель-адъютант, — французская кавалерия как боевая единица за великим падежом от бескормицы лошадей перестанет существовать и превратится в инфантерию. Пушки свои неприятель тоже потащит на себе, ежели сможет. Не вывезенные из Арсенала графом Ростопчиным полтораста исправных орудий с ядрами и порохом, кои самолично видел известный вам ротмистр и виртуоз подделок Овчаров, неприятель не возьмёт и вряд ли ими воспользуется, поелику опять же в годных артиллерийских лошадях большой недостаток имеет… Покамест лишь гвардия и состоящий из одних французов Первый корпус маршала Даву сохраняют порядок и держатся молодцами, остатние, особливо нефранцузские части Великой армии, неуклонно и стремительно разлагаются…»

«Хм, прелюбопытное известие сообщает нам Чернышёв! Стало быть, мир надобен более ему. Тем паче он его не получит», — окончательно укрепился в своём мнении Александр и подошёл к глухо задёрнутому плотной парчою окну. Отодвинув драпировку, он взглянул на Неву. Река поднялась, факелы катеров и барок ярко горели, освещая вокруг себя свинцовые пятна колеблющейся воды. Ветер поутих и уже не рвал остервенело кровлю, а лишь уныло подвывал в дымоходах и монотонно гудел за окнами.

«Наводнение нас минует», — подумал он и дёрнул за шнурок колокольчика.

— Ежели граф в приёмной, пригласи его! Да, и отпусти курьера, братец! Пускай отдыхает. Я завтра вручу ему ответ князю, — приказал он дежурившему в приёмной флигель-адъютанту.

— Алексей Андреевич! — энергично обратился к Аракчееву царь. — Из отчёта князя Волконского я заключил, что кавалерийский авангард маршала Мюрата далеко оторвался от Главной Наполеоновой армии и стоит на Старой Калужской дороге супротив всех наших собранных в кулак сил. А значит, надлежит немедля ударить по оному авангарду, окружить и разгромить его. Довольно нам отступать да по лесам хорониться! Покамест Наполеон со всею армией в Москве обретается, князю Кутузову до́лжно немедля выступить и Мюрату поражение нанесть. Суждение твоё о неприятельской кавалерии полагаю верным. Об том же доносят мне Чернышёв и Волконский. Сочини приказ, любезный Алексей Андреевич, а завтра мы его вкупе с ответом князю Петру Михайловичу отправим, ежели он в Главной квартире ещё быть изволит, — распорядился Александр, предполагая, что Волконский мог уже отбыть обратно в Петербург.

— Слушаюсь, ваше величество! Сей же час за приказ засяду! — верноподданнически отрапортовал Аракчеев, хотя на душе его предательски скребли кошки. Письмо Наполеона сгорело без остатка в камине, а вместе с ним обратились в пепел всякие надежды на умиротворительный исход дела с Бонапартом.