Из книг мудрецов. Проза Древнего Китая

Му-гун взял Байли Си на службу, и советы его были всегда дельными, а начинания неизменно завершались успехом. А между тем он был ничуть не мудрее, чем раньше. Остается предположить, что, при всех своих способностях, Байли Си остался бы неизвестен нам, если бы не встретил в своей жизни Му-гуна. Как знать, нет ли такого же Байли Си и среди людей нашего времени?

***

Некий чужестранец явился к царю Юэ, чтобы показать ему свое искусство игры на флейте. Все пять нот — юй, цзюэ, гун, чжи и шан — звучали в его исполнении безупречно, но юэскому царю его музыка не понравилась, так как он любил только простые деревенские песни. То же бывает и с речами, в которых возвещается истина.

Родителям одной молодой женщины, бывшей в замужестве, некто стал советовать:

—      Замужество еще не означает обеспеченности на всю жизнь. Лучше бы ей припрятать на черный день платье и вещи...

Родители сочли это разумным и велели дочери припрятать свои вещи где-нибудь вне дома. Это заметили свекор и свекровь и стали возмущаться:

—      Живет у нас в невестках, а помыслы у нее о другом... Нечего ее держать в доме!

И выгнали ее вон. Родители же этой женщины думали, что некто, давший им такой совет, по-настоящему им предан, и до конца своих дней хорошо к нему относились.

***

Жил некогда человек, от которого исходил столь дурной запах, что его близкие, братья, жены и знакомые просто не могли рядом с ним находиться. Он и сам так страдал от этого, что поселился в одиночестве на берегу моря. Меж тем жителям побережья понравился исходящий от него запах, и он никак не мог от них отделаться — ни днем, ни ночью.

***

Когда У-ван разгромил иньцев, он решил лично допросить двух пленных и обратился к ним с вопросом:

—      Не было ли в вашем царстве зловещих предзнаменований?

—      Да, были,— отвечал один из пленных.— Средь бела дня видны были звезды, с неба падал кровавый дождь — такой ужас!

—      Да, все так,— заговорил другой пленный,— но не это было самым ужасным из предзнаменований, а то, что сыновья перестали слушать отцов, младшие братья — старших, и никто не выполнял повелений правителя — вот это действительно был ужас!

У-ван встал со своей циновки и поклонился им дважды, но не из почтения к пленным, а из почтения к сказанному.

***

Когда Гуань Чжун заболел, Хуань-гун пришел навестить его и спросил:

—      Поскольку болезнь у вас, Отец Чжун, серьезная — что бы вы мне сказали в поучение?

—      У простолюдинов в Ци есть такая поговорка: «Здесь себя не обременяй, туда же и вовсе ничего не бери»,— ответил ГуаньЧжун.— Я уже собрался в дальний путь, и ничего не осталось, о чем стоило бы меня спрашивать.

—      И все же хотелось бы, Отец Чжун, чтобы вы не отказывали мне в этом,— попросил Хуань-гун.

И Гуань Чжун заговорил:

—      Что ж, мое желание состоит в том, чтобы вы, правитель, удалили от себя повара И Я, евнуха Шу Дао, колдуна из Чан и вэйского княжича Ци Фана.

—      ИЯ, чтобы доставить мне удовольствие, зажарил собственного сына,— сказал Хуань-гун,— как же я могу сомневаться в нем?

—      Разве в природе человека — не любить собственного сына? — отвечал ему Гуань Чжун.— И если уж человек способен подвергнуть мучительной смерти собственное чадо — на что же он способен по отношению к своему прав ителю?

—      Шу Дао оскопил себя, чтобы иметь возможность приблизиться ко мне,— сказал Хуань-гун.— Как я могу в нем сомневаться?

—      Разве в природе человека — не любить собственное тело? — отвечал Гуань Чжун.— Если уж человек решается искалечить собственное тело — на что же он решится в отношении своего правителя?

—      Колдун из Чан владеет секретами жизни и смерти, он способен излечить любую душевную болезнь, как же не доверять ему? — настаивал Хуань-гун.

—      Жизнь и смерть зависят от судьбы, душевные болезни — от недостатков характера,— сказал Гуань Чжун.— Коль скоро вы, правитель, не желая положиться на судьбу и позаботиться об исправлении собственного характера, ждете помощи от какого-то там колдуна из Чан, то уж он, воспользовавшись этим, сотворит с вами все, что ему заблагорассудится.

—      А вэйский княжич Ци Фан?— воскликнул тогда Хуань-гун.— Ведь он служит мне уже пятнадцать лет, и даже когда умер его отец, он не поехал на родину, чтобы его оплакать,— в нем-то уж невозможно сомневаться?

—      Разве в природе человека—не любить своего отца? — сказал Гуань Чжун.— Если уж человек пренебрегает собственным родителем — чего же ждать от него?

—      Обещаю,— сказал Хуань-гун и, когда Гуань Чжун умер, отослал их прочь.

Вскоре он потерял аппетит, дворец его пришел в запустение, его вновь охватила тоска, двор утратил былой блеск. Так прошло три года, и наконец он сказал:

—      Нет, все же Отец Чжун зашел слишком далеко в своих суждениях. Да и кто сказал, что он ни в чем не мог заблуждаться?

И Хаунь-гун вновь призвал тех четверых ко двору.