Из коридора в коридор, или Секрет маленькой Амалии

Знал всех Наташек и Настен, Ларис и Ирин, не лично, но хорошо. Потому что любил их. Любил искренно и страстно. Нет, не в натуре, конечно, не в физиологическом смысле – душой. Был открыт, ждал, мечтал, надеялся и верил. И в ответ на искренность желаний они появлялись. Каждый раз, когда душа тосковала от одиночества и взывала к спасению, они оказывались в непосредственной близости.

Казалось бы, нет никого вокруг, а хлебнешь туману, представишь себе пустынный берег на пороге уходящего дня, и… Вот она, вся такая близкая и сказочная, манящая и воздушная, – только руку протяни. И представала не из пены морской, не из пьяного сновидения, но вдруг, внезапно, просто откуда-то из ниоткуда.

Появлялась, потому что позвал истово, всей душой, со всей силы могучего крика, идущего из глубины надеждой тронутого сердца. И позвал не для утех и сладострастий, не для самовозвышения и похотливого восторга, а звал, поскольку не мог иначе, поскольку ощущал в ту минуту свою близость с той, которую не видел, но которую готов был принять целиком, и… она, вся такая сказочная и далекая, манящая и земная, уже шла рядом.

Почему, ну, объясни мне хоть ты, замшелый придурок, Симеонов, почему мы так боимся самого лучшего, что может дать нам небо – женщин, тех самых Наташ и Настен.

Почему мы тупо утыкаемся в стакан или в пошлый анекдот, когда ее появление практически неизбежно.

Кому нужен мужлан с перегаром, который врет о своих генитальных достижениях? – Никому, слышишь, Симеонов, – длина нашего протооргана не имеет значения, как не имеет значения ширина плеч, окружность груди и размер яиц.

Запомни, майор, не в этом дело. Выбрось из головы казарму, сальный юмор отцов-командиров, скабрезные намеки приятелей. ***ня все это, причем, ***ня полная.

Ощути в себе не комиссара с наганом наголо, но мужчину с душой открытой и разумом незамутненным.

Отринь, Симеонов, всякое слово, что не имеет отношение к любви, убери из головы сталь и броню, вылези, блять, из своего блиндажа, сними каску, поставь ружо. И закрой, наконец, боевой устав пехоты – ты же устал от него, майор.

Отпусти себя на волю, солдат…

Декаданс

Плач по майору отправил меня в мир грез. Сначала мне приснилась Наташа. Шел снег – белый, мягкий, несуетный, и я шел вместе с ним, шел по длинной аллее, снегом окутанной, перспективой запутанной, но твердо шел, точно зная куда идти.

Она задумчиво сидела на скамейке. Я сел рядом, положил ей руку на плечо:«Ты жди его, Наташка, он обязательно вернется – только очень жди!» – встал, взял под козырек и удалился – весь неузнаный и загадочный.

Затем, на городском причале, повстречал Настю.

Ах, этот знойный, летний полдень. Морской ветерок развевал ей волосы, а она… она все смотрела вдаль – туда, туда, за линию горизонта. Я грубо обнял ее, развернул к себе и хищно поцеловал в губы.

– А я и не знала, что любовь может быть кусачей.

– Настя, милая Настя, этот поцелуй – проверка. Ты не должна этого делать – скажи мне да, – и я уйду навсегда, скажи нет, – и я паду пред тобой на колени

– Нет, конечно, нет! – сказала Настя и нежно поцеловала меня в лоб.

– Ты же понимаешь, что мы не можем, просто не имеем права быть вместе.

– Я понимаю, но мне все равно.

– Спасибо, Настя, ты прости меня!

– Тебе надо идти, Симеонов?

– Родина, зовет, э, друг, проснись, тебя спрашивают – посоловевший Симеонов тряс мое плечо

– Кто?

– Там – он махнул рукой – иди и не бойся, я прикрою тебя, товарищ.

…Группа неразрушающего контроля, срочно пройдите в первый салон, вас ожидают, повторяю, группа неразрушающего контроля, срочно…

– Идем, идем, вот только найду товарищей по несчастью.

Ангелы смерти нашлись в служебной комнате. Сява нежно ворковал со стюардессой по имени Жанна, а Вадик под гитару вел заунывную партию норвежского гостя:

«… мама, милая, мама, я тебя не ругаю…»

– Пили?

– Только за знакомство, вот те хрест!

– Ладно, тогда по маленькой, и…

«… что меня ты так рано в двк отдала. я сегодня с друзьями, мама, жисть иную встречаю, и прошла незаметно золотая пора…»

– Вадя, кончай, мы нужны родине, не время распускать нюни!

– Пусть еще споет, пожалуйста – в помещение вошли две стюардессы – у нас перерыв пятнадцать минут, генерал никуда не денется.

– Раз дамы просят, Вадимчик, пригладьте вихры, смойте слезы и вдарьте боевую.

– Я хотел расстрельную – улыбнулся Вадя – боевую сам чеши. Я же уклонист, забыл?

…Спи Семен, спи, – спи, понимаешь, спи. Мент приедет на козе, захуячит в капезе…

– Давай, лучше окурок.

– Да-да, пожалуйста, Вадя, спойте окурок.

Я сел на пристяжное кресло, Сява разлил всем, усадил Жанну на колени, а Вадя затянул

«… Из колымского белого ада Шли мы в зону в морозном дыму. Я заметил окурочек с красной помадой И рванулся из строя к нему…»