Из любви к искусству

Дорогин взял его за воротник дорогого черного пиджака, подтащил к задней дверце «девятки» и забросил на сиденье.

– Не вздумай доставать ствол, – предупредил он. – Отберу – хуже будет.

Он перестал обращать на Бориса внимание и занялся Самсоном. После нескольких крепких пощечин коренастый крепыш открыл глаза и уставился на Дорогина мутноватым бессмысленным взглядом.

– Просыпайся, просыпайся, – дружелюбно сказал ему Муму. – Ехать пора, а ты здесь разлегся, лентяй. Я не понял, ребята, – добавил он, – вы новенькие, что ли?

– Кровью умоешься, падла, – пообещал с заднего сиденья Борис.

– Точно, новенькие, – вздохнул Дорогин. – Ох и нагорит вам, ребята! Поезжайте вы от греха подальше, пока мне не стало интересно, кто вас к Белкиной приставил.

Он быстро переместился к задней дверце как раз вовремя, чтобы отобрать у Бориса пистолет, который тот все-таки вынул из внутреннего кармана пиджака. Борис не хотел отдавать пистолет, и Дорогину снова пришлось пустить в ход кулаки. В заключение он запустил два пальца в нагрудный карман пиджака своего противника и выудил оттуда сто долларов.

– Можно было бы, конечно, оставить их вам на йод и бинты, – задумчиво сказал он, – но баловать вас не хочется. Не заслужили. Все, пошли вон!

Теперь, когда у него в руке был пистолет, у бандитов окончательно пропало желание спорить и качать права. Коренастый Самсон послушно запустил двигатель, со страшным хрустом воткнул передачу и рванул с места так, что задымились покрышки.

Дорогин поспешно спрятал пистолет за пояс брюк, воровато огляделся – не видел ли кто – и, повернувшись лицом к дому, поднял голову. Как он и ожидал, Белкина наблюдала за ним из окна и теперь изо всех сил махала рукой, приглашая подняться наверх.

Дорогин посмотрел на часы, вздохнул и вошел в подъезд: нужно было хотя бы попытаться выяснить, что все это означает.

* * *

Всю первую половину воскресенья Михаил Александрович Перельман провел, мучаясь от жуткого похмелья. Он с трудом нашел в себе силы на то, чтобы дотащиться до ближайшей коммерческой палатки и купить пару бутылок пива. После вчерашнего гулянья в кошельке было почти пусто, и Перельман впервые в жизни заметил, каким безобразно дорогим сделалось в последнее время отечественное пиво. Раньше он как-то не обращал на это внимания, поскольку не имел привычки напиваться до беспамятства и опохмеляться по утрам. Пива ему не хотелось и сейчас, но похмелье было таким сильным, что он чувствовал: если не сделать хоть что-нибудь сию же минуту, можно просто умереть от тошноты и головной боли.

При одном взгляде на пивные бутылки ему сделалось еще хуже, но он мужественно донес их до дома, мужественно откупорил одну и заставил себя единым духом выпить половину. После этого дело пошло уже проще, и Михаил Александрович с удивлением убедился, что пиво действительно помогает.

Немного придя в себя, он прибрался на кухне, имевшей такой вид, словно здесь всю ночь веселилась компания из десяти человек, побрился и отправился в гараж, где стоял его ушастый «запорожец». Если бы кто-то спросил, зачем ему это понадобилось, Перельман затруднился бы с ответом. В последнее время старенький «запорожец» ездил очень неохотно, а сам Михаил Александрович садился за руль с еще большей неохотой: его вдруг начали одолевать совершенно неуместные, какие-то детские комплексы, выражавшиеся в том, что он стал стесняться своей машины. Времена, когда любой, даже самый скромный, автомобиль считался атрибутом красивой жизни, как-то незаметно миновали. Улицы города постепенно заполнились новенькими, с иголочки, «волгами» и «Жигулями», не говоря уже об иномарках, самая старая из которых могла не глядя дать жестянке Перельмана сто очков вперед. Сидя за рулем своего «запора», Михаил Александрович невольно чувствовал себя взрослым дядей, сдуру вырядившимся в ползунки и вместо сигареты засунувшим в рот пустышку. Кроме того, издыхающая от старости машина требовала постоянного ухода и ремонта, а ковыряться в грязном железе Перельман, мягко говоря, не любил.

Тем не менее, приведя в порядок себя и квартиру, он натянул на широкие плечи старенькую куртку из треснувшего на сгибах дрянного кожзаменителя, надвинул на лоб засаленную «гаражную» кепку и вышел из дома, держа путь к своему гаражному кооперативу.

Кооператив был старый, полудикий и представлял собой два длинных ряда ржавых жестяных гаражей, приткнувшихся к серой бетонной стене какого-то завода, – какого именно, Михаил Александрович так и не удосужился узнать. Асфальта здесь не было, охраны тоже, но Перельмана такое положение вещей вполне устраивало: бездорожье было его машине нипочем, а времена, когда кто-то взламывал и угонял «запорожцы», слава Богу, давно прошли и забылись, как сон.