Из мещан

– Скальп! – воскликнул Блендорф. – Скальп в самом сердце Германии!… Вот отчего ваша собака не сразу послушалась вас!

С этими словами Блендорф нагнулся и, при общем хохоте, торжественно поднял, принесенную собакой находку.

Это был черный парик, составлявший когда-то гордость парижского парикмахера, но теперь сильно пострадавший от зубов собаки.

Сусанна как-то странно посмотрела на мужа, старавшегося принять равнодушный вид, хотя краска гнева на его лице свидетельствовала о том, насколько он был зол и гневен.

– Это ужасная бестия, господин Геллиг, – произнес полковник, овладев, наконец, собой. – Наше общество всегда радо вас видеть, но избавьте нас от вашей собаки! Я заметил, что она и дочери моей надоедает в ее комнате! Вы должны согласиться, что, если и позволяют держать собак, то желательно, чтобы они содержались в некотором отдалении!

Геллиг приманил собаку к себе.

– Отчасти вы правы, – сухо ответил он. – Животное избаловано многолетней привычкой и иногда забегает в комнаты! Но вам, вероятно, неизвестно, что собака эта принадлежала господину Ридингу и была комнатной собакой! Если же она надоедает мадемуазель Герштейн, то я прошу без церемонии гнать ее! Достаточно это сделать несколько раз, чтобы отучить ее от себя!

Блендорф громко расхохотался.

– Неужели вы думаете, г-н Геллиг, что нами дамы будут заниматься дрессировкой? Я уверен, что мадемуазель Герштейн скорее продаст или подарит надоевшую ей собаку, если она, по свойственному женщинам мягкосердечию, не велит убить ее!

Полина подняла голову, но барон Рихард предупредил ее ответ.

– Чужой собственностью не распоряжаются, Георг, – сухо заметил он Блендорфу, – на это существуют законы! Полина – конституционная монархиня здесь, а Геллиг – ответственный министр!

Управляющий слегка уклонился, взглянув на Полину, внимательно прислушивавшуюся к словам „дядюшки Рихарда“.

Поборов чувство досады, охватившее ее при замечании Блендорфа, она вдруг сказала совершенно противоположное тому, что думала:

– Да, господин Геллиг, собака, действительно, иногда надоедает, и г-н Блендорф прав, предлагая удалить собаку. Не знаю, имею ли я право по закону настаивать на том, чтобы она была удалена сегодня же, но я, во всяком случае, была бы благодарна вам за это!

Загорелое лицо Геллига смертельно побледнело, но голос не изменил ему, когда он произнес следующие слова, продиктованные ему гордостью мужчины или остатком любви, глубоко спрятанной в уголке его сердца:

– Вам известно лучше, чем кому бы то ни было, как ограничены моя воля и поступки. Собака была любимицей моего приемного отца, его товарищ в длинные часы одиночества. Он взял с меня слово никому не отдавать ее, а я привык исполнять данное слово, что вам тоже хорошо известно! Но я не расстался бы с собакой и в том случае, если бы она не была отдана на мое попечение! Прогнать собаку без меня вы не можете, а нас обоих вместе – это зависит от вас! Вы знаете, о чем я говорю, и теперь решайте, сударыня!

Молодая девушка не раз менялась в лице, слушая опекуна. О, она отлично знала, о чем он говорил.

Словно ища якорь спасения, Полина в замешательстве посмотрела на барона Рихарда, и в его глазах прочла надлежащий ответ.

– Я уважаю волю покойного, как и вы, г-н Геллиг, – заикаясь, пролепетала она. – Будем же терпеливы. Я сделаю все, что зависит от меня, и не буду злоупотреблять своими правами!

– Заглядывайте почаще в будущее! – многозначительно произнес Геллиг. – Тогда вам легче будет: тот день рано или поздно настанет, но мы расстанемся без горечи и навсегда!

Все это он проговорил холодно и спокойно, даже слегка улыбаясь. И Полина невольно содрогнулась: если он думал без грусти о будущем, значит, он успел возненавидеть ее! Как же он должен был презирать ее!

Когда Геллиг, молча раскланявшись с обществом, исчез вместе с бароном Рихардом, за садовой калиткой, выходившей в парк, Блендорф воскликнул:

– Какой наглец!… Только присутствие дам помешало мне дать ему хороший урок, которого он заслуживал вполне! Но я еще воспользуюсь удобным случаем…

– Надеюсь, – прервала его Полина, – что вы не оскорбите правил гостеприимства и не поселите раздора в моем мирном доме, оскорбив человека, которому я многим обязана!

Мужчины удивленно переглянулись, только Альфред Браатц, приписавший противоречия Полины внезапному раскаянию, горячо пожал ее руку и сказал:

– Сознание, Полина, делает вам много чести, Геллиг, в самом деле, отличный человек! А женщина никогда не бывает более привлекательна, как в ту минуту, когда она сознается в своей слабости!

– Глупости! – закричал полковник. – Блендорф прав: этого мужика давно следует выгнать! Полина глупит и повинуется воле этого человека, не имея смелости прогнать его! Она даже не слушается моего отцовского авторитета!

– Мой друг, ты слишком молод, чтобы справиться с взрослой дочерью, – игриво заметила Сусанна, – и оставь ее в покое! Для этого есть барон Рихард.