Из моей копилки

«Постигло несчастье: помещики подкупили разбойников и убили царя освободителя. За то, что он отобрал мужиков и землю от господ в свое распоряжение. Поп говорил проповедь, многие ревели».

«1881 по 1894 год царствовал царь миротворец, при нем войны не было ни с кем. Все стали бояться русских после победы над турками».

«1904 год, объявился с войной японец. От нас забрали в солдаты троих: Алексея Паничева, Турку по прозвищу, Васю Росохина из Преснецова. Брали еще Ваську Шкилетенка из Кокоурева, да вернулся с белым билетом… От второй жены Марьи Петровны у меня, Ивана, родился сын Константин, крестили на дому. В метриках исправлена наша фамилия. Отныне мы пишемся Коничевы, как полагается. У многих фамилии кончаются на „чев“. Мы не хуже всяких Ганичевых, Параничевых и тех же Грачевых и Драчевых. По поводу рождения сына пропито на вине с дьяконом, крестным и соседями три рубля».

«1906 г., Алеха Турка вернулся к сенокосу домой целым. Росохину японцы прострелили левое плечо, и оторваны два пальца. Пахать и косить может… В Вологде бунтуют. К нам в Устье-Кубенское ждут казаков…»

На этом записи кончаются. Смерть моей матери и отца, последнего владельца «сей книги», не отмечены.

Эту тяжелую, жестью окованную книгу после окончания церковноприходской школы я не раз читал над покойниками.

И всегда с интересом перечитывал в ней записи доморощенных историков.

30. ПОЧЕМУ Я НЕ СТАЛ ХУДОЖНИКОМ

В КОРОВИНСКОЙ церковноприходской школе я учился третий год. Учился отлично, по всем предметам пятерки, а иногда и с плюсом.

Память на молитвы и стихотворения была у меня удивительная. Без надобности, сверх урочных заданий, знал наизусть тропари, кондаки, псалмы. Одно плохо: не владел голосом, не мог петь. Стеснялся в присутствии своих сверстников подать напевно голос. Но мне это не ставилось в вину, а считалось физическим недостатком. Я думал иначе.

Голос все-таки был. Где-нибудь на речке, на берегу, свесив ногу к журчащей воде, я пел что было мочи, наслаждаясь своим голосом, назло всем, кто считал меня безголосым. Пел пасхальные песнопения: «Ангел вопияше…», «Святися, святися, новый Ерусалим…» Вокруг не было ни души. С церковных мотивов меня вдруг сворачивало на частушки с такими завитушками, за которые от опекуна мог бы получить нещадную дрань. И ладно, что меня никто не слышал. Не регентом мне и быть, не протодьяконом…

Из всех уроков в школе больше всего мне по душе рисование. Я даже не верил своим глазам, когда в моей клетчатой тетради из-под остро отточенного карандаша выходили орнаменты, затем появлялись цветы, грибы, церкви, отдельные части человеческого тела, птицы и животные, точно на зависть моим товарищам по классу, у которых рисование не получалось.

Учитель Алексей Дмитриевич Осинкин хвалил меня, тетрадь с рисунками уносил и показывал в селе художнику Теркину. Тот считал, что во мне есть божья искра. Учитель решил ее раздувать…

Однажды, освободив меня от какого-то урока, он привел к себе в комнату, уютную, чистую, светлую, с большим книжным шкафом. Посредине стоял стол, венские гнутые стулья.

– Будешь писать натюрморт, – сказал учитель, – сначала общие очертания простым карандашом, а на второй урок раскрасишь цветными.

Учитель поставил на стол стеклянную банку с малиновым вареньем, повернув ко мне красочной этикеткой. Возле банки поставил сахарницу, графин, чашку с цветочками.

– Пожалуй, хватит, вот сумей это нарисовать.

Лист александрийской бумаги он приколол булавками к столешнице и вышел, оставив меня одного в комнате на целый час. Меня удивило такое внимание и доверие учителя. Однако, не раздумывая, я ухватился за карандаш и приступил к делу.

В первую очередь изобразил банку с вареньем и этикеткой, на которой были трудные для рисования малиновые кисточки. Затем перешел к следующим атрибутам и в течение одного урока контуры были начерчены не худо.

В перемену зашел учитель, похвалил за быстроту и точность рисунка. В следующий урок я быстрей быстрого раскрасил свой первый и последний натюрморт. Времени до окончания урока, по моему разумению, оставалось достаточно для того, чтобы попробовать на вкус варенье. Я взял на маленьком столике ложку, запустил в банку с вареньем и… малость переусердствовал. По младости лет я еще не знал тогда, что коварный закон «аппетит приходит во время еды» подведет меня и вгонит в краску.

Учитель проверил мою работу, показал на несовпадающий уровень варенья в банке и на рисунке, сказал без околичностей:

– Не получится из тебя художник.

31. ВАЛЕНКИ

У МЕНЯ над письменным столом висит огромный ключ от древней приходской церкви.

От той церкви только и остался ключ да мои воспоминания…

Помню, с этим ключом церковный староста Коковкин, поп Василий Казанский да еще уполномоченный из уезда Разумовский пришли в храм и долго там по каким-то старым спискам проверяли, что есть из серебра, пригодное для пользы голодающего Поволжья.

Помню, как вскоре после февральской революции мужики потребовали от попа отчет.