Из моей копилки

Сорок пять тысяч рублей в царских займах было у церкви падающего в безнадежность капитала.

Мужики крепко ругались в церкви, невзирая на лики святых. Матерщинили попа за то, что школы без книг, а у него пропадает столько церковных денег!

Покопавшись в своей памяти, я припомнил еще один любопытный эпизод из моего школьного детства, имеющий отношение к этой церкви и моей полосатой биографии.

В будничный день мимоходом я заглянул на кладбище, где под одним деревянным крестом похоронены мои родители.

Обошел вокруг церкви и приметил: со стороны алтаря, напротив престола, какие-то умельцы выставили железную решетку и на ее место поставили необыкновенную икону – Христа в светлых ризах, намалеванного на зеркальном, толщиной в два пальца, стекле. Такая икона производила впечатление как бы живого бога, особенно при открытых царских вратах, когда позади нее не было решетки, а солнце при восходе, как раз ко времени обедни, с востока освещало стеклянную икону сзади.

Об этих своих нехитрых наблюдениях я рассказал пастуху Николахе Копыту, тот зимогорам – людям отважным и вороватым.

Все произошло легко и просто. Запрестольного Христа аккуратно выковырнули с подоконника, спустили на грешную землю и пробрались в церковь, в потемках взломали дубовый прилавок, где лежали свечи, незначительная выручка и мелочный сбор. Воры не прикоснулись к медякам, а крупными и серебром оказалось сорок шесть рублей…

Вы спросите: а при чем тут валенки? О валенках речь впереди.

…Скуп и жаден мой опекун Михайло. Сам себя скупостью обкрадывал. Трясется, бывало, от жадности, как бы на меня не израсходовать прижатую в кубышке копейку. Одевал он меня в обтрепки да в обноски. Из валенок моих соломенные вехти в дыры вылезали. В школу бегу – ребятам смешны мои валенки. Мне до слез досадно: были бы у меня отец с матерью, не пустили бы в таких катанках в училище.

Кривая тетка Клавдя меня уговаривала:

– Поклонись в ноги дяде-опекуну, скажи ему: «Купи, дядюшка, катанки-валенцы недорогие, век стану за тебя бога молить».

– Не стану кланяться, пусть сначала купит, я и в этих до весны прохожу.

– А ты только покорись, да поусердней, со слезой. Покоренную головушку и топор не рубит.

– До лета бы скорей. А там и босиком побегаю. Похожу в рваных валенцах. Пусть ему стыдно. Не я опекун над ним, а он надо мной.

– Экой ты супротивный, весь в Ваньку, в отца…

Турка-сосед да пастух Копыто одобряли мое нежелание кланяться Михайле. Турка, тот даже наставлял:

– Держись, стой всю жизнь прямо, ни перед кем не падай и не ползай, запинают…

Так я и продолжал бегать в школу в старых, рваных, заплата на заплате валенках.

Из школы домой – четыре версты. Прибегу усталый, голодный. Отогреюсь, хлебну мурцовки – крошеный хлеб с водой, солью и луком, – покрещусь на икону, поблагодарю дядю и тетеньку, кривую Клавдю, и до зубрежки закона божьего одеваюсь и бреду в сеновал с пестерем за сеном для Воронка.

Носить сено лошади было моей небольшой ежедневной обязанностью. Я это делал охотно, так как очень любил Воронка за его мирный характер, за безответную выносливость и умные-умные глаза.

Однажды я пришел на сеновал, поставил пестерь, стал набирать небольшими охапками более съедобное, пахучее сено. И тут свершилось чудо: в сене оказались новенькие валеночки, черные, с овальным штемпелем на голенище. Оставив пестерь, я понесся с валенками в избу. Домашние удивились, стали гадать, кто бы это мог так сдобриться?

– Не Алеха ли Турка подкинул, он любит Костюху? – высказала свое предположение Клавдя.

– Нет, не он, – отверг Михайло ее догадку. У Турки ни гроша за душой. Это скорее всего Костюхин крестный Серегичев назло мне подкидку сделал.

Пастух Копыто пришел под вечер к Михайле на ночлег, рассудил ближе к правде:

– Серегичев жадюга, скорей задавится, нежели для сироты хоть на копейку разорится. Тут кто-то другой, Не иначе сам Иисус Христос сжалился над босоногим парнишкой. Носи, Костюха, свет не без добрых людей. Ясно, тебе эта подкидка…

Только спустя три года я узнал от Копыта, что валенки мне таким способом подарили те зимогоры, которые отворотили в церковном окне запрестольного, писаного на толстом стекле Христа и благополучно очистили приходскую кассу.

32. «ЧТО ТЫ СПИШЬ, МУЖИЧОК?»

ТРИ ОТДЕЛЕНИЯ учеников – младшие, средние и старшие помещались в одной большой комнате крестьянской избы в захолустной вологодской деревушке Бекетове. Потом духовенство расщедрилось и построило новую школу на пустоши Коровинской, Но и эта школа состояла из двух комнат: одна для учителя, другая для трех отделений. Так что во время уроков чем бы ни занимались младшие и средние, они могли слушать, и с удовольствием слушали, как бы попутно, уроки русского языка старших. Конечно, больше всего интересовали деревенских ребятишек стихи крестьянских, близких к народу по своему духу поэтов. Разумеется, на том уровне начального развития мы не ведали, что собою представляют Некрасов, Никитин, Кольцов, этого нам не было дано знать…