Из мухи получится слон

Пробуждение было ужасно. Я открыла глаза и по привычке улыбнулась наступающему дню, но приподнятое настроение тут же растаяло без следа, когда я вспомнила о вчерашнем. Я потянулась за листком бумаги и составила список скорбных дел. Вот он:

1. Сообщить Руслану про Наташу.

2. Сообщить родным Аси или Пети.

3. Узнать про Генку.

4. Узнать про Степанова.

5. Рассказать всю историю Сашке, чтобы доказать, что он дурак.

Прочтя список еще раз, я поняла, что он до предела перегружен тяжкими делами, и добавила последний пункт.

6. Вымыть голову.

С последнего я и начала свой день. Будучи в расстроенных чувствах, я понимала, что чисто вымытая голова — это решение половины всех проблем. Но как бы я ни растягивала мытье, оно все же подошло к концу. И вот я сижу перед телефонным аппаратом, и передо мной нелегкая задача, какой из пунктов выбрать. И как всегда, я плюнула на свою методичность и упорядоченность и позвонила в справочное «Скорой помощи», чего список не подразумевал. Справочное мне не помогло. Оно имело сведения лишь о позапрошлой ночи, а про прошлую они ничего не знали, так как у них был неисправен компьютер и половина имен стерлась начисто из его памяти. Чертыхнувшись по поводу научного прогресса, я пошла на кухню выпить воды из крана. Есть я не могла, а заваривать чай не хотела. Вернувшись, я протянула руку к трубке, как вдруг она затрезвонила сама. Я вздрогнула и схватила ее.

— Наташа у тебя? — холодно осведомился Руслан, который репетировал этот вопрос весь вчерашний вечер и целую ночь.

В другое время я бы, может, оскорбилась его тоном, но перед лицом того ужасного, что сейчас буду вынуждена сообщить ему, я его даже пожалела.

— Нет, Руслан. Ее у меня нет, — грустно сказала я. — Ты не должен волноваться, но в последний раз я видела ее вчера, когда их засовывали в машину «Скорой помощи». Мне не разрешили ехать с ней. Сказали, что мне туда, куда ее везут, еще рано.

— Что ты городишь? — изменившимся голосом спросил Руслан.

— Ах, Руслан, — вздохнула я, — боюсь, что все очень серьезно.

— Это ты виновата! — неожиданно тонким голосом пискнул Руслан. — Одна бы она не решилась.

— Ты же сам ее бросил, если мне не изменяет память, вчера утром. Так чего ж ты теперь? — не осталась в долгу и я. — Можешь теперь быть доволен. Никаких хлопот с разводом.

— Что ты понимаешь? — накинулся на меня Руслан. — Да я ее любил!

— Тогда надо было не отпускать ее от себя. Это тебе хороший и суровый урок на будущее, — стояла я на своем.

— Какое будущее, — заплакал Руслан, — я не мыслю жизни без нее.

— Ну, может, она еще жива, бывают же чудеса на свете, — великодушно утешила его я, сама сильно сомневаясь в своих словах и тоже начиная рыдать.

Так мы и распрощались, заливаясь потоками слез. Руслан сквозь всхлипывания сообщил, что он будет обзванивать больницы, а я рассказала, что позвоню и узнаю насчет Степанова. Что и сделала незамедлительно. К моему великому удивлению, мужской голос бодро меня заверил, что Степанов будет через полчаса или максимум через сорок минут.

— Вы что, его сегодня видели? — недоверчиво поинтересовалась я.

— Конечно, его только что вызвали к начальству, а до этого он постоянно был тут.

— А как он себя чувствует? — сознавая неуместность своего вопроса, все-таки спросила я.

— Нормально, — недоуменно ответил голос в трубке и в свою очередь спросил: — А что?

— Нет, ничего. До свиданья, — заторопилась я с прощанием. — А я могу зайти через сорок минут?

— Пожалуйста, — суховато ответил голос, и там повесили трубку.

Через полчаса, предаваясь вселенской скорби, я вышла из дома. На улице наступила незапрограммированная среди зимы оттепель. С крыш свисали гирлянды сосулек, каждая из которых истекала влагой. Птицы решили, что наступила весна, и их заливистые песенки разносились над мокрыми от талого снега улицами города. Деревья лишились своих нарядных шапок и покрывал и стояли обнаженные. Их черные влажные ветви тускло поблескивали от воды в редких лучах солнца. В тротуары местами и при желании можно было смотреться как в зеркало. Под ногами было море разливанное и благодаря щедрости дворников, обильно посыпавших асфальт солью, еще и соленое. Солнечные лучи за какой-нибудь час превратили белое покрывало снега в хрупкую хрустальную массу, которую было приятно взять в руки, так она была хороша.

Но эта красота сохранилась только по обочинам дорог. На самом асфальте творилось форменное безобразие. Вода столь ловко отполировала горбинки и выбоины, что не поскользнуться на них не представлялось почти никакой возможности. Пройти по ней и не упасть было под силу только разве что цирковому канатоходцу.