Из ниоткуда с любовью

Мост и без урагана каждую весну паводком сносило. И потом месяц-другой, пока не починят, все в обход. А детям в школу. А на свинокомбинат. А на работу в город. А некоторые и в областной центр. Жаловались, куда только не жаловались, и в горисполком, и в облисполком, и даже депутату Верховного Совета. В газету «Правда» писали. И «Известия». Без толку всё. Поставят временный мост, постоит он, и опять та же опера. Весной сносит, и месяца два люди мучаются. Даже на кладбище — в объезд.

Это местные нам выложили, пока мы там работали. И на другой стороне потом. Словно мы чего можем сделать, чтобы им нормальный мост проложили. Хотя понять местных можно, сам бы ругался матом, если бы мне приходилось крюка такого давать два месяца в году. Или вот неплановый месяц-другой, как сейчас.

Однако сделали, чего могли, за два дня управились. Наша совесть чиста. Хотя услышали от местных много матюков в адрес Советской власти. Старик Козлов морщился, но молчал.

А через неделю дают нам наряд в горисполком наш. Что-то там надо было починить. Наряд Старик Козлов берет себе — и я с ним туда отправляюсь. Сделали работу до обеда, пошли в приемную, завхоз там расписался, секретарша печать поставила, все как обычно.

А тут из кабинета, перед которым та секретарша сидела, мужчина выходит. Молодой такой, породистый. Костюм хороший, очки. Дипломат импортный. Ну, начальник, одно слово.

— Людочка, я на обед! — и к выходу. А Старик Козлов ему и говорит:

— Товарищ Петров, у меня к вам дело.

Это я потом сообразил, что это как раз и есть тот самый Петров, который председатель горисполкома нашего.

Смотрит тот Петров недоуменно на моего наставника, пожимает плечами:

— Запишитесь на прием в установленном порядке.

И снова к двери. А Старик Козлов встает у него на пути и так, со значением:

— У меня к вам дело, как к коммунисту.

Председатель снова так недоуменно на него, на меня даже, потом спокойно:

— Товарищ, а вы кто?

Секретарша тут же подлетает:

— Это электрики, Николай Павлович, они нам ремонт делали.

— Ну и хорошо, — говорит Петров в костюме и с портфелем. — А у меня обед. Запишитесь на прием в установленном порядке, и ваш вопрос решим.

И мимо Козлова пытается пройти. Видать, не знал, что старик твердый, как скала.

— Нет, — говорит, — выслушайте меня сейчас. Мне на приемы записываться некогда, мне работать надо, а дело тут политическое. Народ в Малом Замостье страдает очень, уже который год им нормальный мост построить не могут. Люди просто озлоблены, Советскую власть ругают. Я, как коммунист…

— Да вы, гражданин, кажется пьяный, — перебивает его Петров. — Позвони, Людочка, Будрайтису в Горэнерго, пусть он займется дисциплиной своих работников.

А потом уже Козлову:

— А политику и партию вы, гражданин, не приплетайте. Если каждый сюда будет приходить и партбилетом махать… Партбилет ведь и на стол можно положить.

Лучше бы Петров с портфелем этого не говорил! Честно вам скажу. Потому что пошел Старик Козлов красными пятнами, то есть завелся просто реально.

— Ты, — говорит, — кто такой, чтобы партбилет у меня отнимать? Мне его на Малой Земле под немецкими бомбами полковник Брежнев лично вручил и подписал, а ты кто такой, чтобы его у меня отнимать? Никогда ничего у Леонида Ильича не просил, даже когда он нам на встрече с однополчанами сказал, чтобы обращались, если что, и адрес дал для прямой почты к нему, в обход всех канцелярий. За внучку у него я не просил, чтобы квартиру дали побольше, когда двойню родила, а вот сейчас напишу. Про то, как в нашем городе исполнительный орган Советской власти это самую нашу Советскую власть дискредитирует.

Махнул рукой, мне рявкнул: «Пошли, малой!» — и на выход. Я за ним.

До Горэнерго шел и молчал, но злой был, таким его никогда я не видел. Я даже забеспокоился — все-таки старый, сердце там, или еще чего. Но обошлось.

Уж не знаю, вызывал ли его наш директор, это мне не рассказывали. Мы люди маленькие.

А вот через неделю едем мы по своим электрическим делам, и как раз через Малое Замостье. Смотрим: строительной техники море, некоторые машины даже с номерами соседней области, и строители копошатся, и много их, как муравьев.

Мост строят. Через Говнотечку. И нехилый, скажу я вам, такой мост, не времянку. Прямо БАМ какой-то. Честное слово.

Старик Козлов попросил водилу нашего остановиться, вылез, пошел смотреть своими глазами. Я тоже вышел. Стоим, смотрим.

— Вы, говорю, дядя Миша и взаправду Брежневу написали?

Тот не ответил. Смотрел, как работа кипит.

— Ну, вот видите, дядя Миша, — сказал я. — Все устроилось. Построят людям мост, наконец. Так что все будет хорошо.

Посмотрел на меня Старик Козлов и сказал слова, которых я тогда не понял.

— Не будет, Серёга, хорошо. Уйдем мы — и просрут эти, в костюмах и с дипломатами, власть рабочих и крестьян.

Сказал — и пошел обратно к машине. А я за ним.