Из одних бумаг

мандариновое – это не когда к предпраздничной суете пристает оранжево-горькая кожура, это совсем другое, это такое «где», где твоя молчаливость подумает, что «ура». где духи начинаются резким обрывом в слепящий свет, согреваются, полнятся сном, посвящением, чистотой. терпкость мягче и мягче, слабее, а сладкие ноты – нет, и ты перед огнем, накануне самой собой. гололедных поленьев в камин побросаешь. стыл поначалу прокравшийся в комнату воздух, но счет пойдет на минуты, и от ветровых перил оттолкнешься в уютное, станет совсем смешно помнить солоноватое, скучное, бренное – ишь чего! за рукав кто-то дернет легонько. о, господи, это же Питер Пэн! что ты делаешь здесь? приглашаю на Рождество. на окне свертки вкусностей, в красном носке – презент. по зеленым иголочкам спустятся на ладонь феи в клеверных платьицах и обратят тебя в ту счастливую девочку, что, разводя огонь, привносила в мир нечто значительнее огня. и не станет ни лучше, ни хуже – все как и есть. просто ты не молчишь, и сияют твои глаза. в зазеркалье бьет полночь, покуда у прочих – шесть. подходящее время о вере в тебя сказать.

за шторами

за шторами – дивный лес
и ягодная страна,
безоблачная она
и боли, и страха без.

пойдем проживем час,

который отвел бог
на хлеб и густой сок,
на музыку и нас.

за шторами – ты, я

сквозь струи травы вброд,
а солнце росу пьет
и жжется, смеясь.

написана на устах

я настоящая – в красоте
зеленых улиц моей Рязани.
ее дворовое – не везде,
но то, что вечно, в моем дыханьи;
но то, что светится, серебрит,
когда свой пост оставляет месяц,
и строгой выправки фонари,
и утонченность небесных лестниц.
мои духи – нежно-сладкий май,
когда все – первое, все – в бутонах,
когда на памяти был трамвай,
звонком будивший мою влюбленность.
я настоящая – что сейчас,
что в сновидениях о прошедшем.
мой теплый город, как тот рассказ,
в деталях капельку сумасшедший.
к плечу малюсенький парашют
прижмется. мой одуванчик – лучший.
меня нет подлиннее, чем тут,
щекой к щеке дорогого плюша.
а бог пусть дальше вращает мир –
я все приемлю, коль то от бога.
на крае блюдца лежит зефир,
и точно так же лежит дорога.
под белокурость подобран день;
ночь, утро, вечер – само собою.
под шелест платья – на шаг ступень,
под ощущение винтовое.
я настоящая – вся в мечтах
о свежеветреной неге парков,
и я – написана на устах,
и я – ценнейшая из подарков.

одной маленькой девочке

одной маленькой девочке бог придавал цвета,
и, склоняясь над снимками, та не могла смириться
с черно-белыми точками на безупречных лицах –
артефактами пленок, с которых текла вода.

безупречного вкуса она, человек-любовь.

с каждым фото стройнее, изящнее, птица-лебедь.
и светало на сердце ее, и светлело в небе,
когда в крошечном зеркальце таяли тени снов.

кадры стали уютнее. бог улыбнулся ей,

этой маленькой девочке, что узнается в счастье,
и решил про себя, раз подобное в его власти,
он не в праве не сделать ее мир еще цветней.

нежнеет