Из одного дорожного дневника

Женщины во Львове могут наслаждаться гораздо большей свободой, чем у нас в образованном Петербурге и матушке Москве белокаменной. Бульвар по улице короля Лудовика усеян женщинами с самого обеда до 11 часов ночи; даже и позже мелькают женские фигуры, но никто к ним не пристает, как у нас, где честной женщине нельзя показаться на улицу, чтобы не услыхать тотчас же самых интимных предложений. Здесь женщины гуляют свободно и никто их не трогает, несмотря на то, что Львов особенно изобилует женщинами, торгующими своею красотою. У полек и этот промысел, блистательно защищенный некоторыми экономическими писателями, практикуется как-то гораздо благообразнее. Львовская камелия не бросает по сторонам наглых взглядов, не толкает нарочно локтем, не заговаривает с прохожим, как наша невская камелия, а гуляет себе пристойно, таким же шагом, как и прочие, и нужно обладать польскою ловкостью, чтобы, сохраняя все наружное приличие, все-таки дать заметить, что если вы пойдете за нею в десяти шагах, то, войдя в одни ворота, она вам тихонько шепнет: “proszę”[46] и… расстояние совсем исчезнет. Камелий, разъезжающих в колясках, на собственных рысаках, здесь нет, но нет и домов, где гнусные спекулянты опутывают несчастную женщину долгами и наживаются от нее. Первое здесь невозможно, потому что страшная конкуренция необыкновенно сбивает цену, а эксплуатация женщин спекулянтами в том виде, как это известно у нас, не допускается австрийской полициею.

Больше уж, кажется, записать о Львове нечего… Да! Во-первых, я должен вступиться здесь за честь моей родины, оскорбленной г. Головиным в изданных им лекциях “О френологии”. В этой тоненькой книжечке, за которую г. Вольфганг Гергард дует очень толстые деньги, сказано, что мы, русские, не можем похвалиться изобретательностью, потому что вся она ограничивается изобретением самовара. Это несправедливо. Мы еще изобрели рукомойник со стержнем, и Европа сделала бы очень хорошо, если бы усвоила себе наше второе изобретение. Чая здесь пить невозможно, потому что его варят в кофейниках; но это еще ничего: не единым чаем человек жить может; но как жить, не умываясь? А умываться здесь русскому человеку решительно невозможно.

Во всех гостиницах дают продолговатую фарфоровую или глиняную лоханку, а при лоханке графин с водой, и больше ничего. Из графина наливают воду в лоханку, и полощите в ней свою физиономию.

Очень хорошо было бы, если бы поляки обзавелись нашими калужскими умывальниками.

Краков.