Из огня да в полымя: российская политика после СССР

Однако главными соображениями, которые и обусловили стратегический выбор российских лидеров осенью 1991 года, были совершенно иные расчеты и ожидания. Российские президент и парламент после августа 1991 года оказались в ситуации, когда они получили в свои руки рычаги власти в стране не то чтобы совсем случайно, но во многом благодаря стечению обстоятельств. Политическая система СССР рухнула (в том числе и из-за усилий российских лидеров), и запретный плод сам упал к тем, кто сильнее тряс дерево. Но в рядах российских политиков вовсе не было не только идейного или иного единства – напротив, вокруг президента страны Бориса Ельцина в 1990–1991 годах стихийно сформировалась коалиция «негативного консенсуса», состоявшая из самых разных личностей и групп, объединившихся против общего врага в лице союзных властей. В ее ряды входили и идеологические либералы (сторонники рыночных реформ), и демократы-антикоммунисты (многие из которых вовсе не разделяли демократических взглядов), и ряд заинтересованных групп – соискателей политической ренты, которые примкнули к победителям конфликтов 1990–1991 года, и вовремя присягнувшие Ельцину чиновники общероссийского и регионального уровня. Добившись своей цели и оказавшись у руля страны, они менее всего были заинтересованы в том, чтобы утратить власть, тем более – в результате гипотетической конкурентной борьбы, которая могла бы иметь следствием поражение на выборах. Неудивительно, скажем, что главным аргументом в пользу отказа от всеобщих выборов глав исполнительной власти регионов осенью 1991 года послужили расчеты аналитиков штаба Ельцина, ожидавших, что сторонники Ельцина могли одержать на них победу лишь в 10–12 регионах страны [69] . И если, по словам Адама Пшеворского, «демократия – это политический режим, где партии проигрывают выборы» [70] , то оказавшейся у власти «выигрышной коалиции» тогдашних сторонников Ельцина такая демократия и впрямь была ни к чему – не только и не столько из-за их личных качеств, сколько попросту потому, что уступать власть по доброй воле не заинтересован ни один рациональный политик. А никаких иных стимулов, которые могли бы заставить российских лидеров вместо раздела доставшейся от СССР «добычи» приступить осенью 1991 года к строительству нового государства и выработке новых «правил игры», в тот момент попросту не просматривалось. Демократизация страны была отвергнута «по умолчанию» и в дальнейшем так ни разу и не становилась приоритетом повестки дня российской политики вплоть до волны протестов 2011–2012 годов.

Ельцин или парламент: первая кровь

Насколько можно судить, надежды многих сторонников Ельцина, которые поддержали осенью 1991 года «замораживание» политических институтов, были связаны с тем, что радикальные экономические реформы за относительно недолгий промежуток времени могли бы вывести страну из кризиса, после чего настало бы время для демократизации политического режима. Являлись эти надежды обоснованными или нет, но им не суждено было сбыться. Напротив, экономический спад в стране оказался глубоким и затяжным, создавая новые вызовы для политических институтов. Во-первых, сложившаяся «выигрышная коалиция» была слишком велика по размеру, чтобы разделить между собой доставшуюся в руки ельцинского лагеря «добычу», не обделив никого из участников. Во-вторых, Ельцин, чья массовая поддержка и авторитет намного превосходили не только каждого из участников «выигрышной коалиции», но и всех их вместе, оказался способен произвольно менять формат этой коалиции, исключая из нее нелояльных или бесполезных союзников (чем он неоднократно пользовался в ходе своего президентства). Наконец, в-третьих, на фоне усиливающегося экономического спада «выигрышная коалиция» образца 1991 года распалась, вступив на путь острых конфликтов между вчерашними соратниками. Делегировав большой объем полномочий Ельцину и не получив взамен никаких значимых вознаграждений, часть Съезда народных депутатов и Верховного Совета не без оснований чувствовали себя обманутыми, часть из тех, кто выступал на стороне Ельцина в 1990–1991 годах, были разочарованы ходом экономических реформ и переходили к все более жесткой критике правительственного курса и в целом ельцинского лагеря. В свою очередь, для Ельцина подобное политическое размежевание и нарастание поляризации оказалось выгодным, позволяя ему, с одной стороны, переложить часть издержек негативного восприятия трудностей переходного периода на политических противников, а с другой – использовать конфликт со своими прежними союзниками в целях максимизации собственной власти.