Из огня да в полымя: российская политика после СССР

Главным механизмом международного влияния на демократизацию сегодня выступает привлекательность развитых демократий (для которых также характерен высокий уровень социально-экономического развития и верховенства права) как своего рода нормативных образцов для подражания. Авторитарным режимам не так легко противопоставить этим идеалам альтернативы, привлекательные в глазах элит и общества в целом. Поэтому чем более развиты и устойчивы экономические, торговые, информационные, миграционные и образовательные взаимосвязи (linkages) между теми или иными авторитарными странами, с одной стороны, и США и Европейским Союзом, с другой, тем меньше шансов у их режимов на выживание в среднесрочной перспективе. В свою очередь, США и Европейский Союз оказывают на эти страны целенаправленное воздействие, используя рычаги влияния (leverages) в форме финансовой помощи, консультаций, программ содействия развитию и т. д. [51]

Некоторые наблюдатели, склонные видеть международные отношения сквозь призму «теории заговора», полагают, что «демократическое влияние Запада» состоит в том, что коварные американцы и европейцы руками своих наймитов свергают легитимные режимы в неугодных им странах, приводя к власти послушных марионеток. Но на деле речь идет о том, что международное воздействие может служить важным дополнением к внутриполитическим условиям демократизации, но ни в коем случае не замещать их. Успешным примером международного воздействия на процессы демократизации может служить политическая эволюция стран Восточной Европы после краха коммунистических режимов. Стремление стать частью «Большой Европы» было присуще и гражданам этих стран, и значительной части элит, в то время как Европейский Союз обуславливал перспективы сотрудничества и последующего вступления в его ряды выполнением целого ряда мероприятий, важнейшими из которых являлись демократизация и движение в сторону верховенства права. В конечном итоге, под воздействием европейцев рухнул авторитарный режим Владимира Мечьяра в Словакии, произошла демократизация в Хорватии и даже Сербия, дольше других сопротивлявшаяся европейскому влиянию и ввязавшаяся в несколько кровопролитных войн на территории бывшей Югославии, все же свергла власть Слободана Милошевича, сдав бывшего диктатора в международный суд в Гааге, и фактически приняла европейские «правила игры».

Наконец, в-четвертых, начало процессам демократизации невольно могут положить сами авторитарные лидеры, если они принимают свои решения под воздействием идеологии — то есть системы убеждений, верований и ценностей, определяющих представления о должном и сущем. Такие шаги порой приводят их к непреднамеренным и нежелательным, но при этом неустранимым последствиям. Чилийский диктатор Аугусто Пиночет вовсе не был сторонником демократии – на протяжении полутора десятилетий своего пребывания у власти он жестко подавлял оппозицию, не стесняясь в средствах, и мог править таким же образом до конца своих дней, подобно другим латиноамериканским диктаторам. Но в 1988 году Пиночет, по-видимому, верный своим представлениям о чести офицера и о воле народа, решил провести референдум по вопросу о продлении срока своих полномочий, который (как это ни выглядит странным для сегодняшних россиян) не сопровождался злоупотреблениями и фальсификациями. Чилийцы сказали продлению полномочий «нет», и Пиночет, скрепя сердце согласившийся с итогами голосования, вынужден был пойти на политические реформы, в конце концов вернувшие Чили на путь демократии. Еще более наглядным примером может служить опыт советского лидера Михаила Горбачева. В 1985 году, придя на пост генерального секретаря ЦК КПСС, он избрал курс на построение в стране «гуманного демократического социализма» (или «социализма с человеческим лицом»), за несколько лет полностью переформатировал «выигрышную коалицию» в своем окружении, начал либерализацию общественной жизни и ослабил цензуру в СМИ, опираясь на массовую поддержку своих начинаний. Но первые же частично конкурентные парламентские выборы, прошедшие весной 1989 года, стали приговором политической системе, которую Горбачев пытался плавно реформировать, – вместо того, чтобы привести к обновлению коммунистического режима, выборы позволили гражданам потребовать его полного демонтажа, и процесс политических реформ в стране вышел из-под контроля правящих групп (специалисты называют такие выборы опрокидывающими [52] – подробнее на их эффектах в случае российских парламентских выборов 2011 года мы остановимся в главе 5 ). В конечном итоге, процесс демократизации пошел дальше, оставив Горбачева на обочине политического развития, а сам Горбачев, искренне веривший в свои идеи, потерпел сокрушительное поражение – лидер сверхдержавы лишился власти, а страна, которую он возглавлял, прекратила существование. Иными словами, идеология может иметь значение для демократизации, хотя сама по себе идеология и не обеспечивает ее успех.