Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

― Поясни, мой дорогой Мюних, ― сказал император.

― Кронштадт располагает многочисленным гарнизоном и внушительным флотом. Тот сброд вокруг императрицы разбежится так же, как и собрался, если он будет упорствовать, с вашими тремя тысячами гольштейнцев, гарнизоном и флотом вы получите равную силу.

Это предложение придало мужества и самым перепуганным; генерал был послан в Кронштадт и немедленно отправил своего адъютанта с донесением, что гарнизон жил сознанием долга и решил умереть за императора, если император придет под его защиту. И тогда бедный коронованный идиот от панического страха перешел к безграничной вере в спасение. Когда прибыли его гольштейнцы, провел их смотр и, восхищенный их прекрасным видом:

― Не надо бежать, ― воскликнул он, ― не видя врага.

Мюних, который возвращался немедля, велел двум яхтам подойти к берегу и тщетно старался зазвать на борт императора, теряющего время на фанфаронство, занятого изучением, с каких высоток, доминирующих над дорогой, можно было бы вести огонь.

К несчастью для всех этих прекрасных воинственных настроений, в тот самый момент, когда пробило восемь часов, на скаку во весь опор прибыл адъютант с донесением, что императрица во главе 20-тысячных сил маршем идет на Петергоф и находится от него не более, чем в нескольких верстах. При этом известии больше не было речи о том, чтобы увидеть врага; император в сопровождении своего двора устремился к берегу, все бросились в лодки с криком: «На яхты! На яхты!»

― Вы идете? ― спросил император одного из придворных, который не спешил спускаться вниз вместе с другими.

― Ей-богу, sire, простите меня, ― ответил тот, ― время позднее, ветер северный, а я без пальто.

И придворный остался на берегу; двумя часами позже он был в кругу Екатерины и рассказывал ей, каким образом император садился на судно.

А убегали к Кронштадту под парусами и на веслах.

Но еще утром в Кронштадт выехал вице-адмирал Талицын [Талызин], один в баркасе, запретивший под страхом смерти своим гребцам говорить, откуда идут.  По прибытии в Кронштадт, он обязан был ждать разрешения коменданта крепости, чтобы ступить на землю. Зная его звание и учитывая, что он ― один, комендант вышел к нему навстречу, разрешил высадиться и спросил его о новостях.

― Ничем достоверным не располагаю, ― ответил вице-адмирал; ― я находился в загородном доме и, когда услышал разговоры о чем-то происходящем в Санкт-Петербурге, поспешил сюда, потому что мое место на флоте.

Комендант верит ему и возвращается.

Талицын дожидается, когда тот уйдет, и предлагает нескольким солдатам, которых собирает, арестовать коменданта: император лишен трона, коронована императрица, и тех, кто сплотиться вокруг нее, ожидает вознаграждение. Если они отдают Кронштадт в руки императрицы, то богатство им обеспечено. И все идут за ним; берут под арест коменданта, созывают гарнизон и части военно-морских сил. Талицын обращается к ним с краткой речью и склоняет их присягнуть на верность императрице.

В это время показываются две яхты. Присутствие императора может все поставить под вопрос. Талицын бьет в колокол боевой тревоги. Гарнизон занимает места вдоль стен укреплений; две сотни канониров с зажженными фитилями вытягиваются возле двух сотен орудий.

В 10 часов вечера подходит яхта императора и готовится высадить на берег своего знаменитого пассажира.

― Кто идет? ― громко раздается с крепостного вала.

― Император! ― отвечают с яхты.

― Императора больше нет! ― кричит Талицын. ― И если яхты хоть на шаг приблизятся к порту, то я прикажу открыть огонь.

На борту императорской яхты поднялось страшное смятение; капитан уже слышал, будто наяву, свист пушечных ядер. Он схватил рупор и крикнул:

― Яхты уходят. Дайте лишь время сняться с якоря.

И в самом деле; яхта, маневрируя, чтобы уйти, подставляла борт под крики ― «Да здравствует императрица Екатерина!», которые были салютом ее бегству. И тогда император расплакался.

― О! ― сказал он. ― Отлично вижу, что заговор всеобщий.

Это был почти мертвец, кто спускался в каюту яхты с Елизаветой Воронцовой и ее отцом ― они единственные осмелились его сопровождать.

За пределами досягаемости пушечного обстрела яхты остановились и, поскольку император не способен был отдать никакого приказа, а что делать ― неизвестно, они несли вахту между крепостью и сушей. Так прошла ночь. Мюних, спокойный и созерцающий звезды, стоял на мостике и бормотал:

― Какого черта нам делать на этой галере?

За это время войска императрицы выдвинулись к Петергофу, где предполагалось встретить гольштейнских солдат. Но, видя бегство императора, те вернулись в Ораниенбаум, а в Петергофе остались только несчастные крестьяне, вооруженные косами, которых собрали там гусары. Орлов, двигаясь в дозоре, не интересуясь количеством этих mougiks ― мужиков, обрушил на них сокрушительные удары саблей плашмя и они разбежались с криками ― «Да здравствует императрица!» Вскоре появилась армия, и императрица вошла сувереном в замок, который 24 часами раньше покинула беглянкой.

Около шести часов утра император велел позвать Мюниха.