Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

На берегу Волги поставлен столб, увенчанный длинным полощущимся флагом. Это был финиш верблюжьих бегов; место старта находилось в лье от него вверх по течению реки; участники соревнования должны были двигаться оттуда, то есть с северо-запада на юго-восток. Ружейный выстрел, произведенный князем, и ответный, звук которого донесло эхо с реки, послужили сигналом к началу забега. Через пять минут показались первые верблюды, вздымающие круговерть песка. Их галоп, конечно, был на треть быстрее галопа лошадей; не думаю, чтобы они затратили больше шести-семи минут на дистанцию в четыре версты. Первый верблюд финишировал с отрывом на десять шагов от одного из соперников. Остальные 48 прибыли, как les Curiaces [1. члены курии; 2. по легенде, Куриации, три брата-близнеца из города Альба Лонга, пали один за другим в схватке с Горациями, тремя братьями-близнецами из древнего Рима] с разными интервалами. Призом было доброе казацкое ружье, которое победитель получил с нескрываемой радостью.

Настала очередь состязаний за бумажный и серебряный рубль. Всадники на голых спинах коней без узды, не имеющие другого средства управления ими, кроме колен, должны были на скаку, не сходя с коня, подобрать бумажный рубль, навернутый на деревянный колышек. С серебряным рублем было сложнее; его клали на землю плашмя. Все эти упражнения были исполнены с удивительной ловкостью. Каждый получил вознаграждение, даже неудачники.

Полагаю, что трудно сыскать более счастливое коренное население, чем эти бравые калмыки, и лучшего хозяина, чем князь Тюмень.

Последний забег окончен; пять часов вечера. Мы сели в лодки, переплыли Волгу и вернулись в замок. Пароход объявил, дымя, что он ― в нашем распоряжении. Оставалось провести в Тюменевке несколько часов. Эти часы стали истекать, как минуты.

Нужно было снова сесть за стол, снова оказать честь одному из страшноватых пиршеств, которые, можно подумать, готовились для гигантов; еще надлежало осушить знаменитый рог, оправленный серебром и вмещающий бутылку вина.

Все это было выполнено, настолько уж человеческая машина послушна своему тирану. Затем наступило время расставаться. Мы вновь потерлись носами, князь и я, но в этот раз неистово, трижды и со слезами. Княгиня просто плакала, совсем открыто и наивно, повторяя свою фразу, сказанную накануне:

― О, дорогой друг моего сердца! Я никогда столько не развлекалась!

Князь настаивал на клятве ― вернуться… Вернуться в Калмыкию, да как такое возможно!

Княгиня снова дала поцеловать мне свою ручку и обещала, если вернусь, с разрешения мужа подставить обе щеки, что могли бы соперничать цветом со щеками маркизы д'Амаги [d’Amaegui]! И соблазнительно было пообещать, да Калмыкия очень далека!

В девять часов вечера мы погрузились на судно. Княгиня проводила нас на пироскаф; это впервые она поднялась на борт парохода; она никогда не бывала в Астрахани. Возобновила огонь береговая артиллерия, ей ответили бортовые орудия; зажглись бенгальские огни, и раз за разом мы видели все население в довольно фантастическом свете ― зеленым, голубым или красным, в зависимости от цвета вспыхивающего пламени.

Было уже 10 часов вечера, и не находилось способа задерживаться и дальше. Мы сказали друг другу последнее «прости».

Князь, княгиня и ее сестра, которая оставалась в Тюменевке, вернулись на берег. Судно закашляло, захаркало, зашевелилось и отошло. На расстоянии более лье мы еще слышали пушки и видели пагоду и замок, иллюминованные разноцветными огнями. Потом за изгибом реки, все исчезло как греза.

Спустя два часа прибыли в Астрахань, и в мой альбом, ниже слов бедной графини Ростопчиной ― «Никогда не забывать друзей из России и среди них ― Евдокию Ростопчину», наши три подруги по путешествию записали:

«Никогда больше не забывать

Мари Петриченкову,

Мари Врубель

Катрин Давыдову.

Волга, борт пироскафа "Верблюд"».

Мы оставались в Астрахани восемь дней, два из них провели у князя Тюменя и вернулись от него 2 ноября. Настало время продолжить путешествие.

* * *

Вы помните, что мы выехали из Астрахани, чтобы совершить нашу небольшую экскурсию в Калмыкию.

После нашего визита к князю Тюменю, мы находились в Астрахани уже восемь дней и за эти восемь дней повидали много чего.

Теперь речь шла об отъезде из Астрахани.

Не знаю, в какой пьесе Локруа[311], но твердо помню, что одного месье, по имени Арналь, он заставил сказать: «Из Астрахани не возвращаются». Мы почти уверовали, что эта аксиома имеет силу закона. Однако мы вошли уже во 2-е ноября: пробил час отъезда. Адмирал Машин предлагал, о чем нисколько не забывали, отправить нас в Баку или, по меньшей мере, в Дербент, на «Трупманне», когда это судно вернется из Мазендерана.

Нанесли визит адмиралу; целью визита было спросить адмирала, есть ли у него новости о «Трупманне».