Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Пока я изучал надписи одного обелиска невысокого вкуса, что воздвигнут патриархом Платоном посреди двора, Калино привел ко мне молодого монаха, который открылся, что говорит по-французски; только выдавая свой секрет, что могло для него обернуться самой тяжкой виной перед вышестоящими лицами, он хотел, чтобы никто в монастыре об этом не узнал, и умолял меня не заставить его раскаяться в большом желании познакомиться со мной. Вот уже два месяца, как они были предупреждены о моем приезде в Санкт-Петербург и получили совет остерегаться меня, если я появлюсь в Троице.

Я весь еще мыслями там, чтобы понять, на каком повороте могло быть разбужено их недоверие.

Нарышкин только что присоединился к нам, в разгар наших изысканий; он не был раздосадован настолько, чтобы не удостовериться самому в знаменитом действе исторической пилой, совершенном палачом Петра I на могиле Лопухина. Он увидел это своими глазами, и его уважение ко мне очень возросло. Его приход преследовал и другую цель - напомнить о времени завтрака. Наш дорогой боярин имел обыкновение при любых жизненных обстоятельствах смотреть на часы трапезы, как на святые.

Мы вернулись на святой постоялый двор, где нашли, как всегда, благодаря Дидье Деланжу, превосходный завтрак.

Я заявил о намерении совершить поездку в Вифанский монастырь[209], к месту рождения отца и матери св. Сергия. Так как дороги были не очень хороши, Дидье Деланж решил в связи с этим не рисковать экипажем своего хозяина. Соответственно, достал нам совершенно новое для меня, хотя весьма популярное в России, транспортное средство - тарантас. Вообразите себе громадный паровозный котел, поставленный на колеса, с окном впереди, чтобы видеть пейзаж, и со входом сбоку, чтобы забираться внутрь. Для тарантаса подножка еще не изобретена; в наш залезали по приставной лесенке, которую потом поднимали и, по необходимости, ставили вновь. Когда пассажиры бывали посажены в печь, лесенку закрепляли внутри. Поскольку кузов никоим образом не подвешен и нет мягких сидений, то пол устлан соломой, которую щепетильные пассажиры вольны обновлять. Если предстоит долгая поездка, и всей семьей, то, вместо соломы, кладут 2-3 матраса: это позволяет экономить на постоялых дворах и путешествовать днем и ночью. В тарантасе не тесно 15-20 пассажирам.

При виде этой мерзкой механики, что имела отдаленное сходство с коровой Дедала[210] и быком Фалариса[211], Муане и Калино заявили, что расстояние - всего три версты, и они пройдутся пешком.

Что касается Нарышкина, он смотрел на нас с балкона славянским оком с лукавым видом, желая нам удовольствий всякого рода.

- Признайтесь, - говорю я Женни, помогая ей карабкаться в машину, - что он получил бы поделом, если мы поймали бы его на слове.

На три версты по отвратительной дороге, посреди очаровательного пейзажа, ушло три четверти часа; получилось так, что мы нашли там Муане и Калино, которые пришли на 20 минут раньше.

Читатель знает уже мое мнение насчет достопримечательностей, которые приходят посмотреть, чтобы иметь право сказать: «Я их видел». Вифанский монастырь - одна из таких достопримечательностей. В храме - гроб, который св. Сергий променял на раку из золоченого серебра; могила митрополита Платона, его посмертный портрет, изображение временного алтаря на природе с деревьями, ручьями и лугами, где пасется разная живность, и картина святости, привезенная из Италии тем Суворовым, который представлен в лице Ахилла возле мраморного дворца в Санкт-Петербурге.

Церковь осмотрена, остается увидеть обиталище знаменитого метрополитена [митрополита, патриарха] Платона, которого современная Россия, как мне показалось, очень   расположена поставить выше его тезки из древней Греции. Это, между прочим, совсем простой домик, с начертанным над дверью обращением ко всякому христианину:

«Кто бы ты ни был, входящий, Господь тебя благословляет!»

За исключением стипо[212], представленного Луи XVI-м и гардинами, вышитыми Екатериной II, обстановка в высшей степени простая. В спальне у кровати повешена на гвоздь соломенная шляпа достопочтенного метрополитена. С другой стороны, как парный предмет, - рамка с французским четверостишием русского поэта; привожу его не как образец искусства, поймите правильно, а таким, какое оно есть[213]:

Слава нашей Церкви, разум редкий, честный человек,
Аарона[214]

того же умел он воскресить манеру говорить,И в искусстве касаться сердца здравым смыслом -
Превзойти Августина[215], поколебать Хризостома[216].

                                                     Белазетский.