Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Итак, как мы сказали, дальше разговор о ссыльных. Их посадили на des t;l;gues – т е л е г и  по  четыре человека с оковами на ногах - раны после кандалов на ногах Пущина не закрылись еще и сегодня - и отправили в Сибирь. Отправили 5 августа; семья князя Трубецкого и семья князя Сергея Волконского ожидали ссыльных на первой почтовой станции от Санкт-Петербурга, чтобы с ними проститься.

Женщинам разрешили следовать за мужьями. Правда, императором овладело странное желание заново выдать замуж жену Николая Муравьева, урожденную графиню Чернышеву и княгиню Трубецкую, урожденную Лаваль. Мадам Муравьева просто ответила:

- Скажите, пусть убирается к черту!

Графиня Трубецкая ответила:

- Передайте ему, что я в полном здравии, и в доказательство этого прошу его приказать выдать мне паспорт как можно скорее.

Кроме двух названных женщин, то есть жены Николая Муравьева и княгини Трубецкой, просили и добились разрешения следовать за мужьями жены Александра Муравьева, Нарышкина и жена Сергея Волконского, скрывшая свое намерение от семьи из страха, что ей помешают его осуществить. В конечном счете это было радостью и счастьем знатных женщин - стать избранницами Всевышнего для благого дела, облегчить ссылку мужей; и раздался голос матери княгини Трубецкой, которая высокопарно  предостерегла:

- Софи, если вы не умны, то не поедете в Сибирь.

         Короче, самая броская сторона самопожертвования состояла в том, что их предупредили: как только они попадут в Иркутск, им запретят распоряжаться багажом, и у них больше не будет слуг. Позже, чтобы закалиться и приготовиться к лишениям, сбросив бархат и шелк и привыкая к груботканной одежде, несколько недель перед отъездом они, с красивыми белыми руками, приноравливались к работе по хозяйству, что делали с большим жаром, чем кoгдa-то учились игре на фортепьяно, и ели только черный хлеб и кашу, пили только qwass – к в а с, чтобы нёбо так же привыкло к народной пище, как руки - к труду.

Библия не имела в виду бедных ссыльных, возглашая: «Вы едите хлеб ваш, добытый потом лба вашего!»

В числе известных других есть и самый трогательный пример самопожертвования. Одна молодая француженка, мадемуазель Полин Ксавье [Полин Гебль] сожительствовала с графом Анненковым, который угодил в ссылку. Она продала все, что имела, собрала все свои средства и сделалась обладательницей двух тысяч рублей. Она уже собралась ехать, когда эти деньги у нее украли. И в трудную минуту в Санкт-Петербурге отыскался один человек по имени Гризье. Вы с ним знакомы, дорогие читатели; многие из тех, кто прочтет эти строки, - его ученики. Этот человек обучал фехтованию Анненкова. Он примчался к своей бедной и безутешной компатриотке.

Он располагал тысячей рублей. Бросил их на стол, оставив себе только рубль, чтобы продержаться сутки. Все его ученики были богаты. Да и бог не дает помереть с голоду тем, кто сам себя обкрадывает, делая подобные жесты.

И о самопожертвовании Полин Ксавье, и о муках, что она претерпела, колеблясь, принять ли помощь от Гризье, которая его разоряла, узнал император Николай. Она получила три тысячи рублей; прислал ей деньги император Николай. (Об этой прекрасной женщине и ее муже, графе Анненкове, написан у меня исторический роман le Ma;tre d’armes – У ч и т е л ь  ф е х т о в а н и я.  Они оба перенесли 30 лет ссылки и вернулись в Россию [В то время Сибирь, часть Российской империи, не отождествляли с Россией]. Кто знает? Может быть, я их увижу. - Прим. А. Дюма).

Император Николай был так создан: непреклонный, но великий. Я покажу вам его таким, каким он был. Не таким, чтобы низость судила его при жизни, не таким, чтобы ненависть задушенного его руками поколения творила суд над ним после смерти, но таким, каким будут его судить потомки. Он предстанет взорам в линиях бронзы, тем более четких, что его увидят между двумя в высшей степени гуманными натурами - его братом и его сыном, между Александром I и Александром II.

Тем временем, как мы сказали, осужденные поехали в телегах, с оковами на ногах и лежа на соломе. Нужно раз прокатиться на этом ужасном средстве передвижения, чтобы представить себе, как им приходилось страдать в путешествии на семь тысяч верст по изрытым дорогам, где даже при легком дождичке телеги по ступицу увязали в грязи.