Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

Едва он закончил, как, весь запыхавшись, прибежал третий ссыльный; по лбу струился пот, глаза метали молнии, с судорожных губ слетала брань; он зачерпнул грязь обеими руками и швырнул в лицо юному князю Меншикову и его сестрам. Княжич взглянул на отца, как бы спрашивая разрешения вернуть этому человеку полученное от него оскорбление. Но старик, останавливая сына и обращаясь к оскорбителю:

- Твое поведение и глупое, и подлое, - сказал он; если ты за что-то мстишь, то мсти мне, а не этим несчастным детям; я, может быть, виноват, я; но они же наверняка ни в чем не повинны.

Ему разрешили оставаться в Тобольске неделю. Кроме того, выдали ему 500 рублей, которыми он мог распорядиться по своему усмотрению. На эти деньги Меншиков купил топор и инструменты для работы с деревом и на земле; еще он раздобыл рыболовные сети, посевное зерно и, наконец, большое количество мяса и соленой рыбы - для себя и семьи. Что осталось от 500 рублей, он раздал беднякам.

Когда наступил день отъезда из Тобольска, его с тремя детьми посадили в открытую повозку, которую тащили то лошадь, то собаки. Вместо привычного облачения, какое было позволено им в Раненбурге, он с детьми носил теперь крестьянскую одежду. Она состояла из тулупов и бараньих шапок, а под тулупами – из кафтанов и нижнего белья. Переезд длился пять месяцев, зимой, по морозу в 30-35 гpадyсов.

Как-то, во время одного из трех ежедневных привалов, офицер, который возвращался с Камчатки, ненароком вошел в ту же лачугу, где отдыхал Меншиков; три года назад, то есть еще в правление Петра I, этот офицер был послан к капитану-датчанину Берингу с депешами относительно порученных ему открытий в Амурском море и Северного полюса. Офицер был адъютантом князя Меншикова и совершенно ничего не слыхал об опале своего военачальника. Меншиков его узнал и назвал по имени. Удивленный, адъютант обернулся.

- Откуда тебе известно мое имя, почтенный? - спросил офицер.

- Как же! Ты не узнал меня? - спросил ссыльный.

- Нет, кто ты?

- Ты не узнал Александра?

- Какого Александра?

- Александра Меншикова.

- А где он?

- Перед тобой.

- Милейший, ты спятил, - сказал он.

Меншиков подвел его к окошку, через которое в комнату попадал дневной свет и встал туда, где посветлей.

- Смотри на меня, - сказал он, - и припомни лицо твоего прежнего генерала.

- Ох, князь! - вырвалось у молодого человека. - Какой катастрофе обязана ваша светлость тому жалкому положению, в каком я ее нахожу?

Меншиков грустно улыбнулся.

- Не надо титулов князя и светлости, - сказал он. - Рожденный крестьянином, я снова стал крестьянином; бог меня поднял, бог меня низверг: его воля свершилась.

Офицер не мог поверить тому, что видел и слышал и озирался по сторонам. Так он заметил молодого крестьянина занятого в углу починкой рваных сапог с помощью тряпки и веревочек. Подошел к нему и, показав пальцем на Меншикова, тихо:

- Знаете вы этого человека? - спросил он.

- Да, - ответил тот, к кому он обратился. -  Это Александр Меншиков, мой отец. Ты тоже, по-видимому, хочешь отречься от нас, попавших в опалу.

- Мне кажется, однако, - добавил он с горечью, - ты довольно долго ел наш хлеб, чтобы нас забыть.

- Молчи, молодой человек! - строго оборвал сына отец. Затем, снова повернувшись к офицеру:

- Брат, - сказал он, - прости несчастному ребенку мрачное настроение. Сей юноша действительно мой сын; когда он был совсем маленьким, ты очень часто позволял ему скакать на твоих коленях.

- А теперь смотри: вот мои дочери, - прибавил он, показывая на двух крестьянок, лежащих на полу и макающих хлеб в деревянную миску, полную молока.

Еще он добавил с грустной улыбкой:

- Старшая имеет честь быть помолвленной с царем Петром II. И он рассказал все, что произошло в России, с тех пор как офицер ее оставил, то есть - за последние три года. Потом, показав офицеру на детей, которые во время его рассказа уснули на полу:

- Вот, - сказал он печально, - единственная причина моей муки, единственный источник моих горестей. Я был богат, я снова стал беден и не сожалею о потерянном богатстве; я был могущественным, я вновь стал ничтожеством и не сожалею об утраченной власти. Бедность нисколько меня не страшит, и мне ничего не жаль, даже свободы. Моя нынешняя нищета даже хуже того, есть искупление моих ошибок в прошлом. Но мои дети, которых я потянул за собой, эти невинные создания, которые спят вон там, какое преступление совершили они? Боже мой, почему на них распространена моя опала? И в глубине души я надеюсь, что, как всегда, беспристрастный бог позволит моим детям увидеть родину, и они вернутся, озаренные жизненным опытом и умением довольствоваться своим положением, каким жалким не сделало бы его небо.

- А теперь, - продолжал он, - мы должны расстаться, чтобы, несомненно, никогда больше не увидеться; ты возвращаешься к императору и будешь им принят; расскажи ему, как ты меня нашел, и заверь его, что я не кляну его суровый царский суд, и добавь, что сегодня я наслаждаюсь свободой духа и покоем совести, о чем не мог и мечтать во время своего процветания.