Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

         Потом среди всего этого моральные муки достигли предела. Веселое сердце поддерживало бы тело, разбитое сердце его убило. Он, кто познал, не дрогнув, заговоры своей сестры, восстания и кровавое буйство стрельцов, измены первой жены, интриги сына; он, кто расправился со всем этим жестоко и живо, и кто теперь, не помышляя, казалось, о чем-то другом, сумел оторвать глаза от жертвы и казни, он не мог перенести неблагодарности этой ливонской служанки, которую шаг за шагом сделал своей наложницей, тайной любовницей, открыто любовницей, тайной супругой, законной женой, и для которой в память того великого и страшного дня на реке Прут основал орден св. Екатерины. Странная слабость со стороны человека, простившего Вилльбуа его насилие и, возможно даже, разрешившего Екатерине все отдать великому визирю! В случае с великим визирем и Вилльбуа в игре было только тело, Моенсу де Ла Круа она отдала не только тело, но и сердце. И когда! Через четыре месяца после того, как он объявил ее царицей и наследницей трона, дал ей корону и велел ее короновать - после неслыханного события в России, где женщина никогда еще не была коронована. Екатерина, как видно, не теряла времени, чтобы стать неблагодарной. Та, о которой он говорил: «Она не только супруга, но еще и друг; не только женщина в постели, но еще и советчик». Признательность Екатерины была из тех чувств, которые живы надеждой; с тех пор, как ей больше нечего было ожидать, она посчитала, что больше ничего и отдавать. Если бы не следующее! Смерть царя помогла ей подняться еще на ступень; как ни высоко стоял его трон, его могила оказалась еще выше. Произошло это, потому что к ее действительному злодеянию история или, скорее, легенда привязывает преступление предполагаемое. Петр мертв, и в его смерти обвиняют Екатерину и Меншикова: тех, для кого он сделал больше всех в этом мире, поставив их после России, но перед своими детьми. Забывают неделикатные признания Петра в хорошо известном хроническом заболевании, из-за которого он ездил на олонецкие воды; забывают про груз, который этот атлант-держатель небесного свода нес в течение 30 лет, что и должно было свести его в могилу; забывают кучу деяний, ночные эксцессы, эпилептические вспышки гнева, бесконечные оргии, упрямые бессонные ночи; забывают, что Александр устал, укротив Буцефала, и что Петр тоже мог очень устать, обуздывая нацию.

Но это - божественная справедливость, когда ненаказанный за действительное преступление уносит с собою в могилу обвинение в надуманном преступлении.

Дальше толпа поступает так: поскольку ей трудно подняться над собой, поскольку в течение 20 лет она смотрела на человека снизу вверх и сотворила из него полубога, она не желает больше мириться с тем, чтобы этот человек мог умереть как прочие люди. Слух овладевает миром, когда на острове св. Елены от рака умирает Наполеон.

- От политического рака! - отзывается мир.

И Англия, которая уже сожгла Жанну д'Арк и обезглавила Марию Стюарт, оказывается ложно обвиненной в отравлении Наполеона. Ну и пусть! Расскажем, как умер Петр Великий; его смерть настолько органично согласуется с его жизнью, что воспринимается нами как ее естественный венец.

Ему было только 52 года, но он боролся на протяжении 40 лет; клинок, так часто обнажаемый для битвы, вложен в ножны.

С 1722 года он атакован болезнью - расстройством мочеиспускания; страдает и молчит; свое право поплакаться он ставит после завоевания трех провинций Персии. Он, кто сознается во всем, даже в постыдных болестях, совсем не признает болезнь с момента, когда она становится, возможно, смертельной. Вне сомнений, предстояло ему однажды умереть, но не нужно, чтобы знали, что он может умереть. Значит, болен один из его слуг, и консультация берется для больного слуги. Между прочим, катастрофа с Моенсом де Ла Круа происходит после возвращения Петра из поездки на воды в Олонецкую губернию, и после коронации  Екатерины. Санкт-Петербург видит месть, но, вдруг, Россия узнает, что жизнь царя в опасности, что спасти его может лишь мучительная операция. Затем узнают, что он перенес эту операцию, но с такими болями, что хирурги вышли все истерзанные его руками: он не позволил себя связать на время операции. Подавленный, разбитый, агонизирующий, три месяца он остается простертым на своем скорбном ложе. Но, наконец, воля поднимает его, и, как пленник, разрывающий свою цепь, как заключенный, вырывающийся из тюрьмы, бледный и согнутый, он бросается прочь от болезни, но не от боли.

Куда он, да в эту осеннюю пору, что в самом начале и в Санкт-Петербурге фатальна  даже для людей более здоровых и с более мощным телосложением? В болота, где затерялся канал, что должен соединить воды Азии и Европы. При виде этого ослабевшего страждущего, согбенного привидения, Мюних [Миних] - великий человек, о котором поговорим позже - ужасается и намеревается вытащить его из этой грязной и зловонной местности, из жестокого царства лихорадки. Но ему: