Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

- Этот канал, - говорит Петр, - накормит Санкт-Петербург и Кронштадт, даст материалы их стройкам, подаст сюда все, что производит империя, и обеспечит расцвет торговли России с остальным миром. Мое место здесь.

Трасса канала четко определена. Он начинается от озера Ильмень. Именно эта вода нужна человеку, который соединяет два моря, море льда и море огня - Балтику и Каспий, что омывают разные берега его империи.

Далее, от соляного производства Старой Руссы он возвращается в сторону Петербурга, без остановки в столице едет в Финляндию и 5 ноября - среди зимы останавливается на берегу озера Лахта, захваченный неистовыми бурями. Но он спасен: одна хижина предлагает ему свой кров, а печка - свое тепло. Прежде чем войти, он бросает взгляд на это море, что кажется покорным как степи, казаки, турки, шведы, Дания, и улыбается своему триумфу. Но что он видит? Севший на мель баркас полный солдат и матросов: они мечутся в ужасе, они сейчас погибнут! И сначала Петр бежит на берег и кричит, какие маневры им нужно выполнить. Но его голос теряется в шуме волн и воплях терпящих бедствие. Петр приказывает помочь им; те, к кому он обращается, колеблются; тогда, забыв, что подвергается двойной опасности, он прыгает в лодку, и никак не может справиться с ней, бросается в воду, вплавь добирается до гибнущего баркаса, оказывается в гуще потерявших голову людей, берет на себя маневры баркасом, и всех, целых и невредимых, доставляет на берег.

На сколько локтей на Лахте обходит Петр короля Луи XV с заплывом на Рейне! Конечно, в тот же вечер у него начинается жар, дизурия глубже вонзает свои когти в его чрево, и в Санкт-Петербург докладывают, что он умирает. На сей раз Петр, и вправду, свалился на ложе агонии и больше с него не встанет. Но и с этого ложа он в состоянии еще отдавать распоряжения, команды, приказы. Это - Беринг, который отправляется в путь как Ла Перуз, но который, будучи удачливее Ла Перуза, до Америки раздвигает границы русской империи и дает свое имя острову [и проливу], что станет для него могилой. Это - Мюних, под командование которого он отдает 20 тысяч рабочих и сенат, чтобы окончить строительство своего канала. Это - Екатерина, которой он вверяет свою Академию наук и указывает на Остерманна со словами:

- Россия не может обойтись без него; он единственный, кто знает ее истинные нужды.

Однако же 17 января 1725 года, в день освящения воды, он поднимется еще раз; будет бравировать способностью вынести жестокость непогоды и пытки болью! Он, кто убил суеверие, будет набожным до конца. Но 18-го он рухнет туда, где никогда не бывал. Теперь это не ложе агонии, а ложе смерти.

Созваны 19-гo все медики Санкт-Петербурга, и они – вокруг умирающего; отправлены курьеры в Лейден и Берлин за консультациями. Вот так в течение десяти дней самыми сильнодействующими лекарствами, более страшными, чем болезнь, и заставляющими так кричать пациента, как она не вынуждала его кричать, наука, будучи еще в колыбели, зверская и неловкая как ребенок, сражается с призраком, которого она не в силах изгнать из комнаты, тогда как больной, негодующий на свою слабость, стыдящийся самого себя, впервые побежденный болью, время от времени выкрикивает:

- О! Человек во мне - жалкое животное, и только!

Наконец, 26 января, он признает себя побежденным, смиряется, прекращает бороться и обращается к небу; платит долги, освобождает заключенных и получает церковное причастие, говоря:

- Боже, надеюсь, бросишь на меня милосердный взгляд за все доброе, что я сделал для моей страны!

27-го он хочет письменно изложить свою последнюю волю; ему спокойнее, но это спокойствие - угол савана, который смерть уже натягивает на него; царя с трудом приподнимают и вкладывают в его пальцы перо; он напрягается, и его хватает, чтобы вывести следующие три слова: «Rendez tout ; …» - «Отдайте все...».

Но тут перо выпадает из его руки, и он откидывается на постель, шепча:

- Анна! Пусть позовут ко мне дочку Анну!

Та, кого зовет последний возглас умирающего отца, прибегает. Но слишком поздно: рука будто парализована, голос угас. Разум еще живет, взгляд продолжает говорить, но у души, что упрямится, чтобы оставаться в теле, больше нет посредника с миром. Еще 15 часов то, что остается от жизни в таком живучем сердце, борется со смертью. Наконец, 28 января 1725 года около 4 часов утра, в то время, когда его глаза обычно  открывались, они закрываются навсегда.