Из Парижа в Бразилию по суше

— Обратимся-ка лучше к ура-патриотическому и вместе с тем благодушному умонастроению практически всех французов, даже наименее внушаемых, накануне вторжения немцев[620]. А потом мы были буквально потрясены тем, как неожиданно все обернулось, дрожали от стыда и горя при виде поруганной нашей земли и не понимали, почему это вдруг наша армия, которая еще недавно считалась непобедимой, все отступает и отступает, проигрывая одно сражение за другим и теряя в бесславных боях отважных сынов отчизны. Нам хотели объяснить эти бедствия причинами, щадящими наше самолюбие и уменьшающими заслуги немецких тактиков. Взять хотя бы тот же шпионаж. Перейдя от беспредельной доверчивости к повальному недоверию, мы везде стали видеть вражеских лазутчиков. Если кто-то выделялся своей походкой или костюмом или говорил по-французски с легким акцентом, непривычным в данном районе, на него тотчас же навешивали ярлык «шпион». Между тем вспомни-ка, часто ли приходилось тебе читать в газетах об обнаружении подлинных шпионов, засланных во Францию немецким военным командованием для несения не пользующейся у нас особым почетом службы, бывшей, однако, в таком фаворе[621] по другую сторону Рейна?[622]

— Не часто, но что ты хочешь этим сказать?

— А вот что: Перу сейчас находится в ситуации, аналогичной той, в которой оказалась тогда Франция. Ее государственные мужи, мало чем отличаясь от наших, полагали, что эта безумная война выльется всего-навсего в победоносный марш их войск и завершится молниеносно немалым выигрышем для Перу. Но случилось обратное: горе-воителей, вознамерившихся в мгновение ока покончить с противником, бьют на каждом шагу — как на суше, так и на море. Чилийцы продвигаются вперед на всех фронтах, вопреки хвастливым реляциям[623], публикуемым в прессе их врагом и производящим довольно странное впечатление на непредубежденного читателя, ибо получается, если сопоставить данные донесения с дислокацией[624] войск сражающихся сторон, что победители все время отходят назад, а терпящие поражение за поражением наступают и, если дела пойдут так и дальше, то не позже чем через полгода окажутся у Лимы. В общем, перуанцы не желают признавать своего поражения. Проявляя еще большую нервозность и претенциозность, чем это делали в свое время мы, французы, они менее, чем наша нация когда-то, достойны победы. Обанкротившиеся политиканы сваливают свои беды на всех и вся, кроме самих себя. Обвиняя в неудачах Бога, дьявола и чилийцев, они судорожно изыскивают всяческие, подчас весьма наивные, объяснения якобы не зависевших от них провалов и стремятся сделать козлом отпущения потомков вторгшихся сюда соратников Франсиско Писарро. В итоге именно тех, в чьих жилах бродит кровь их воинственных предков, всех этих жителей погруженных в атмосферу средневековья каменных громад — городов, куда не проник еще дух современности, и предполагается вознести на жертвенный алтарь. Злосчастная судьбы швырнула нас в это осиное гнездо…

— И все же вполне возможно, что власти спокойно разберутся во всем, что касается нас.

— Как ты можешь надеяться на что-то? Ведь только и слышишь, как эти полудикари вопят истошно: «Да здравствует тот-то!» или «Долой того-то!».

— Согласен с тобой, Жюльен, положение наше действительно очень серьезно.

— Тем более что два подлеца-американца вовремя заявились в этот город в нашем обличье и поставили нас тем самым в крайне сложную ситуацию…

— Значит, перед тем как бросить нас в лепрозорий, они украли у меня бумажник с завещанием моего дяди, я же думал, что потерял их.

— Ловкие мошенники, ничего не скажешь! План их прост: сойти на берег в Рио, отправиться на фазенду Жаккари-Мирим и, само собой, войти во владение поместьем вместо тебя.

— И какой только умной голове пришла мысль сделать из полковника Батлера графа де Клене — из этого неотесанного янки, жующего табак и разгуливающего по комнатам в своих сапожищах!

— А из капитана Боба — Жака Арно!..

— Но особенно экстравагантно[625] то, что во мне увидели капитана-торговца, хотя я всегда боялся ступить на борт корабля!.. Чтобы провозгласить меня главарем пиратов!..

Глазок на двери приоткрылся, и раздался глухой голос негра, приведшего друзей в сей каземат:

— Прошу вас, сеньоры, приготовиться предстать перед военным советом!

— Уже! — произнес Жак. — Эти судьи никак не дадут посидеть спокойно своим пленникам! Если я правильно понял тарабарщину этого черномазого, нам придется иметь дело с трибуналом.

— Понятно, коль скоро перуанская территория находится на осадном положении.

— Кстати, револьвер у тебя с собой?

— Конечно. Но почему ты спросил об этом?

— А вот почему: мы люди решительные, не размазни какие-то и не слишком дорожим своей шкурой, а потому с помощью дюжины выстрелов сможем попытаться в нужный момент повлиять на решение судилища.

— Не говорю — «нет», но на подобную крайнюю меру я не возлагаю особых надежд, поскольку вокруг нас будет полно людей, да и в городе как-никак пятнадцать тысяч жителей.