Читаем Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона полностью

Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона

Владимир Владимирович Набоков , Эдмунд Уилсон

Над сценарием [«Лолиты». — А. Л.] буду трудиться до августа или сентября, после чего вновь поплывем в Европу. В прелестном безмятежном Лос-Анджелесе чувствую себя счастливым и отдохнувшим. Как было бы хорошо, если бы вы с Еленой смогли у нас побывать.

Да, от «Zazie dans le Métro» я в восторге.^{292} Это настоящий шедевр в своем причудливом жанре. (А разве не причудливо всякое искусство — от Шекспира до Джойса?) За последнее время прочел несколько довольно скверных книг. Пальма первенства принадлежит, пожалуй, посредственному гротескному творению Колина Уилсона^{293} «Обряд в темноте».

Написал всего несколько строк, чтобы не потерять с тобой связи. Ведь через несколько месяцев исполнится 20 (двадцать!) лет со дня нашего знакомства.

Твой

В.

1971

2 марта 1971

Дорогой Кролик,

несколько дней назад я перечитал vsyu pachku нашей с тобой переписки и испытал огромное удовольствие, вновь почувствовав теплоту всех твоих добрых дел, вспомнив всевозможные испытания, которым подвергалась наша дружба, неослабевающую радость от произведений искусства и интеллектуальных открытий.

С горечью узнал (от Лены Левин), что ты был болен, и счастлив, что теперь тебе гораздо лучше.

Пожалуйста, поверь: я давно перестал дуться на тебя за твое непостижимое «непостижение» пушкинского и набоковского «Онегина». <…> Уверен, ты согласишься со мной, что Солженицын, по сути, третьеразрядный писатель. <…>

Твой

Владимир Набоков.

__________________________

«Нью-Йоркер»

№ 25 Уэст, 43-я стрит

8 марта 1971

Г-ну Владимиру Набокову

Отель «Монтрё Палас»

Монтрё, Швейцария

Дорогой Володя,

очень был рад твоему письму. Как раз сейчас составляю сборник своих русских статей. Исправляю языковые ошибки в русском в эссе о Набокове — Пушкине и одновременно привожу примеры и твоих оплошностей тоже…

Солженицын, мне кажется, замечателен, хотя и несколько однообразен; он ниже классом, чем Пастернак, но, с другой стороны, ему ведь нечего рассказывать, кроме как историю своей болезни и своего заключения. Пытаюсь в последней главе что-то о нем написать. Я заметил, что советский русский язык дается мне не без труда.

В книгу, которая выйдет весной (не читай только ее куцую версию в «Нью-Йоркере») и основу которой составляют мои талкотвиллские дневники, я включил очерк о том, как побывал у тебя в Итаке. Очень надеюсь, что эта книга не повредит, как в прошлый раз, нашим с тобой отношениям. Не должна повредить.

Последнее время мы с Еленой находимся в неважной форме. Я перенес легкий инсульт, отчего теперь плохо владею правой рукой. Нам не терпится поскорей покинуть Нью-Йорк, который превратился в сущий ад. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь заставить себя приехать в этот город вновь.

Вере наши лучшие пожелания и приветы.

ЭУ.

P.S. Если верить советскому изданию Чехова, ты перепутал дату письма, в котором Чехов говорит о встрече с твоей родственницей.^{294}