Из пережитого

   -- Людишки что балалайка, их можно настроить по всячески: кнутом да прутиком, рублем да дубьем их, как овец, можно приучить жить по-всячески. Ну а чем они от овец отличаются? Корм у них будет, работа будет, квартира будет, черта ли им еще нужно! Что! думаешь с тоски вешаться станут или как лягушки в воду попрыгают? Нет, не такая вы скотинка самолюбивая, чтобы вешаться с досады; вы народ православный, богобоязненный, всякого греха и супротивства боитесь, из вас любых веревок навьешь. Вы -- земляная сила. Видал лес? Каждое дерет растет, как хочет: и вширь, и вверх, и теснит сильное слабое, а мы подрежем этот лес, как подрезают культурные сады и парки, чтобы никто никого не теснил и вширь не разрастался. Видал? Не сохнут дерева от подрезки. И вы топиться не станете и будете плодиться и размножаться и населять землю... А интереса у них не будет, -- подмигнул он Тихомирову, -- хлеб жрать будете, спать будете, работу дадим. С бабами вотажиться разрешим налево и направо! А то им интересу мало! А у пролетария больше интересу на фабрике? Живет, не топится, и вы будете жить! Невелики господа, найдете чем интересоваться. А зато мы тогда весь мир завоюем и покорим, под нози своя всякого врага и супостата!..

   Я возразил, что и Маркс надумал много отсебятины, которая никому не нужна. Что сам он не был ни хозяином, ни работником, а потому не мог и понимать настоящих их отношений и интересов друг в друге; что никто из этих так называемых эксплуатируемых батраков и рабочих сам не скажет, что его эксплуатируют, так как, с одной стороны, он знает, что он живет у хозяина по своей доброй воле, и что сколько бы он ни получал, он всегда имеет возможность в 2--3 года прикопить деньжонок и завести собственное дело, как в деревне, так и в городе, и что если кто этого не делает, не старается улучшить свое положение, так виноват в этом он сам, а вовсе не хозяин; что никто никому не мешает жить хорошо и на фабрике и в деревне, только не надо гулять и пьянствовать и надо откладывать хоть по 3 рубля в месяц на черный день, как страховку от непредвиденных случаев.

   -- Это мы слышали, это мещанская мораль, это мелкобуржуазная стихия богатых мужиков, -- сказал он со зло-

   310

   бой. А мы -- безбожники и никакой морали не признаем. У нас свой бог и своя теория. К черту вас с вашим мещанством! Совсем безнадежен, -- сказал он Тихомирову, -- хоть ты его зарежь, а он все свое. Вот она целина-то непочатая. Придется нам поработать над ними!

   -- Да вы-то кто? -- спрашивал недоуменно Тихомиров, -- боги или дьяволы? На что вы им нужны-то с вашими теориями? Ну кто вас просит весь мир переделывать?

   -- Мы-то! Мы -- его величество пролетарий! И ваше царство и наше царство. За нами и право и сила!

   После этого, до самого моего ухода, он уже избегал таких принципиальных споров.

   В конце октября мы все снова были вызваны Демидовым в контору. Нам было прочитано предварительное решение Московского военно-окружного суда (куда перешло дело) о том, что до начала суда мы можем быть освобождены под залоги от 500 до 800 рублей каждый, по внесении которых каждый будет тотчас же освобожден. А через три недели я вышел из тюрьмы с извещением от суда, что залог за меня внесен корпорацией наших защитников.

   -- Еще мы с ним встретимся на узенькой дорожке после революции, -- говорил Фролов Тихомирову, прощаясь со мной, -- только тогда будем не говорить, а устраивать новое "общество", без Бога и без собственности.

   Тихомиров прощался со мной, чуть не плача, ему страшно было оставаться одному с этим "ловкачом-демократом".

   Данила радовался и наставительно говорил:

   -- Только смотри, уговор, чтобы второй раз не приходить... ложку-то свою возьми из камеры. На радостях он разрешил мне подойти к камере "жулья" и попрощаться с Арапычем.

   -- А с кем же нам теперь балакать-то? -- опечалился он, недовольный, недовольны были и другие.

   -- Уж ты бы сидел до конца войны, -- говорили они, -- а там видно бы было...

   -- К Фролову ходите, -- посоветовал я.

   -- А ну его к черту, -- выругался Арапыч, -- он и в Бога не верует, и совести не признает, у него не душа, а жестянка! Он даже ворам не друг!..

ГЛАВА 67. СУД ПРИ ЗАКРЫТЫХ ДВЕРЯХ

   Через 3 месяца (в конце февраля) 1916 г. мы получили повестки о вызове в суд на 15 марта.

   311

   В настоящем деле приняли близкое участие некоторые близкие друзья покойного Л. Н. Толстого: В. Г. Чертков, его жена Анна Константиновна, И. И. Горбунов, П. И. Бирюков, Ф. А. Страхов, дочери Льва Николаевича Татьяна и Александра, С. Л. Толстой и др., и по их просьбе защиту на суде взяли на себя известные тогда адвокаты Москвы и Петербурга: В. А. Маклаков, Карабчевский, Малянтович, Муравьев, Громогласов, Гольденбладт и еще восьмеро других (имен которых я не помню), а сами они выступали за нас свидетелями в суде, давая характеристику каждого из нас и защищая в принципе те христианские идеи, следствием которых и было подписано нами воззвание против войны.