Из пережитого

   Когда мы пришли в казарму, было около 11 часов. Почти у всех солдат примерзли портянки к ногам и с большим трудом стаскивались сапоги. Почти все также обморозили уши, носы, щеки. У меня к тому же зашлись от холода и пальцы на правой руке. В казарму принесли снегу и более часа оттирали повреждения. Но несмотря на это никто из них не упрекнул меня в случившемся. Наоборот, все были веселы и смеялись над пьяными выходками коменданта. Утро принесло еще большее несчастье.

   В Николин день была торжественная обедня, во время которой я стоял столбом; затем капитан принимал парад. После чего в казарме был накрыт стол, поставлена водка и соленые арбузы на закуску. Сюда пришло все начальство во главе с попом; и здесь отслужили молебен о здравии Государя, пропели многая лета царице и до всего начальства включительно; поздравили солдат с праздником, заставили прокричать ура, затем выпили и закусили и стали пропускать всех в очередь, давая по стакану вина. Но пропустивши человек двадцать, ушли, оставивши Тугбаева распоряжаться до конца. Солдаты шутили, радуясь водке, и многие наперебой просили меня отдать им мою долю. Я отказывался, говоря, что через это, кто выпьет два стакана, лишний раз выругается и будет болеть голова; говорил, что сам выпью, но они не верили и смеялись. Когда до меня дошла очередь, я взял стакан и хотел отдать его кому-либо из солдат, но ко мне так много потянулось рук, что я растерялся и не знал: кому же отдать? Отдашь одному -- все другие обидятся.

   В это время около печки, из-под полу, выскочила мышь и стала бегать кругом печки. Я сказал, что это она

   121

   поздравляет нас с праздником и пришла за своим стаканом, а так как фельдфебель ей не даст, то вот я и жертвую ей свою долю и выливаю в ее норку. Поднялся хохот. Смеялись над теми, кто протягивал руку за моим стаканом и не получил.

   -- Он всех поровнял, никого не обидел, -- сказал взводный Стерхов.

   Тут начался оживленный спор о том, хорошо или дурно я поступил. Нашелся шишок и донес капитану. Видим, в окно бежит он в расстегнутом мундире и без фуражки, а в руках обнаженная шашка.

   -- Рота, стройся! Новиков! шаг вперед! -- заорал он во всю глотку и стал в исступлении топать на меня ногами и стучать об пол концом шашки.

   -- Братцы, что же это такое, -- плачущим голосом обратился он к солдатам, -- ну скажите, что же это он сделал, мерзавец? Царь-батюшка для нашего праздника пожертвовал нам по чарке водки, а он, мерзавец, насмеялся, царский подарок мышам вылил. Каково это?

   Солдаты молчали и не знали, как отвечать.

   -- Вы, братцы, рады нашему празднику?

   -- Так точно, ваше высокоблагородие, рады!

   -- И благодарны Государю за угощение водкой?

   -- Так точно, ваше высокоблагородие, весьма благодарны!

   -- А, сукин сын! А он не доволен, надсмеялся. Нет, я тебе не прощу такого издевательства. Стой и не шевелись, сейчас изрублю шашкой!

   И он стал махать ею над моей головой, сбивая фуражку, и бегать кругом, точно помешанный.

   -- Этой шашкой я зарубил двадцать поляков в польское восстание, -- кричал он в бешенстве, а сейчас зарублю двадцать первого! Стой и не шевелись!

   И приставлял конец шашки то к моей груди, то к голове, смотрел на меня в упор злыми глазами. В это время прибежал адъютант Сумаруков и стал грубо уговаривать своего начальника, пригрозивши сообщить начальнику уезда. Капитан опешил и стал доказывать, что за такой патриотический поступок ему ничего не сделают, что иначе он теряет престиж власти перед солдатами.

   -- На это есть суд и дисциплинарные взыскания, а не личное самоуправство, -- резко отчеканил поручик, -- отдай под суд!

   Поднялся спор, оба кричали и доказывали, что каждый из них лучше другого знает свои обязанности и военные законы.

   122

   -- Хорошо, господин поручик, -- злобно сказал капитан, -- я завтра вас обоих упеку, вы будете тогда знать, как учить старшего в чине!

   -- Фельдфебель, -- резко сказал он Тугбаеву, -- поставить к нему, -- кивнул он на меня, -- временный караул на три смены, а завтра я донесу военному губернатору, чтобы от нас убрали этого художника, довольно! Такому мерзавцу не место среди честных людей! А вы, господин поручик, идите вон из казармы, я вам приказываю! с вами счеты у нас впереди!

   Ко мне поставили часового, который днем водил меня обедать, за кипятком, в уборную, а ночь посменно стоял около моей кровати с ружьем. Солдаты присмирели, им было меня жаль, и только Тугбаев утешал:

   -- Ты не бойся, -- говорил он, -- наш капитан человек добрый, пошумит, пошумит да и остынет. Ведь это он все спьяну.

   Наутро он вызвал меня в канцелярию и, будучи болен с похмелья, слабым голосом сказал:

   -- Ну, хорошо, Новиков, я тебя прощаю на этот раз, если ты только не будешь больше меня бесить и расстраивать. Я понимаю: кто Богу не грешен, царю не виноват! Все мы грешные! Ступай!

   Солдаты радовались за меня ото всей души, а Тугбаев больше всех, радуясь, что сбылось его предсказание.

   -- Я тебе говорил, что это он спьяну, а так он добреющей души человек, не обидит и мухи.

ГЛАВА 25. СОЛДАТСКИЙ СПЕКТАКЛЬ НА РОЖДЕСТВО