Читаем Из пережитого полностью

   Поругавшись с полчаса, он хлопнул дверью и ушел от меня. На другой день я опять пошел к приставу, спрашивая его, как мне поступить: ехать ли к архиерею, или он тут что-либо сделает?

   Пристав послал меня опять к Михаилу Михайловичу и велел ему сказать от своего имени, что он не вправе задерживать без погребения покойника, если у него нет никаких оснований подозревать насильственной смерти, что иначе он сообщит о его действиях губернатору.

   Во второй раз Михаил Михайлович был еще пьянее и еще озорнее стал ругаться и плевать на меня издали.

   -- Ты крестить ко мне не приносил своего ребенка и хорони без меня. Я ничего не знаю, был ли он у тебя, умер ли. Я подозреваю, подозреваю, ты его задушил, антихрист, а ко мне пришел покрыть твой грех! Нет, пускай он протухнет, ты тогда узнаешь, как без попов жить!

   Я сказал, что в таком случае пусть напишет в полицию, потребует следствия.

   -- Я ничего не знаю и знать не хочу, -- кричал он снова, -- пускай полиция сама мне вперед напишет, а так я не верю, был ли ты там. Вы дьяволы, черти, сволочи! вы ни в Бога, ни в черта, окаянные! Штундисты!

   Ругаясь, он топал ногами, стучал по столу кулаком, бегал из угла в угол, наконец стал ко мне вплотную спиной и стал тереться как лошадь о стену.

   -- Ты мне что, -- выкрикивал он, -- я с тобой не хочу и разговаривать передом, я вот стану задом и буду стоять, ты столб, а не человек, я о тебя и обопрусь...

   Его ругань была слышна на улице, и в избу стали собираться мужики и подростки. Они радовались моему унижению и готовы были по первому его слову наброситься на меня и растерзать. Его работник дернул меня за рукав и грубо сказал:

   -- А ты, приятель, ступай пока цел, а то с тобой еще беды наживешь, чай, видишь, народ волнуется... вы, нехристи, и не ходите к нам!

   152

   И когда поехал домой (я был верхом), ребята-школьники бросали в меня грязью и травили собаками.

   В третий раз я пришел к Михаилу Михайловичу с бумагой от пристава, в которой он официально требовал или дать мне разрешение на похороны ребенка вне его прихода, или сообщить мотивы отказа. И снова напоминал, что за такие скандалы он будет вынужден донести о нем губернатору.

   Михаил Михайлович на этот раз лежал больной с перепою и, увидев меня в дверь, замахал на меня руками и хотел опять гнать, но его попадья прочитала ему бумагу и что-то сказала на ухо. Он, кряхтя и охая, приподнялся и подписал заготовленное для меня раньше разрешение на вынос ребенка из его прихода.

   И только вечером четвертого дня я схоронил ни в чем не повинное дитя на Боровковском кладбище, исходивши 84 версты дороги за этим разрешением. Давая, со своей стороны, согласие на эти похороны, Владимир Алексеевич с стесненным сердцем сказал:

   -- Ты, Михаил, только там, в уголке, где хоронят умерших без исповеди, ну там... понимаешь?..

   -- Понимаю, -- говорю, -- чтобы, значит, отдельно от православных... с мытарями и грешниками.

   Конечно, я похоронил бы ребенка и в саду, но пристав сказал, что на это разрешения не дадут, а за самовольные похороны привлекут к ответственности.

   Но этими мытарствами дело не кончилось, через 2--3 недели приезжает урядник с бумагой из консистории и ставит мне вопрос: на каком основании я самовольно похоронил своего ребенка без церковного напутствия? Но когда узнал, при каких условиях были похороны и что ничего в них не было самовольного, он не стал составлять протокола, а сказал, что меня вызовет становой.

   Становой вызвал и, показывая мне эту бумагу, смеясь, спросил:

   -- Ну, что же мы с тобой им ответим? Ты, наверное, и сам не понимаешь своей вины, а она все же есть. Ты просил разрешения на похороны в другом приходе, но не просил похоронить без церковного напутствия, а это тоже предусмотрено законом, вот ты и попался!..

   -- Но ведь я же не православный, -- настаиваю я.

   -- Что написано пером, того не вырубишь топором, -- говорит он, -- ты-то себя не считаешь православным, да тебя-то считают. Подай об этом заявление.

   -- Ну, что бы тебе стоило окрестить тогда ребенка, -- укоризненно сказал становой, -- а теперь вот заварил кашу и расхлебывайся. Еще привлекут к ответственности...

   153

   -- Да ведь если бы ребенок был крещеный, -- говорю, тогда бы и отпевать его было надо, тогда-то уж я действительно был бы виноват, похоронивши без попа. Ведь этак от них и всю жизнь не отвяжешься.

   -- Да и спокойнее бы было, -- сказал наставительно становой.

   Что он ответил консистории -- не знаю, но больше меня по этому поводу не вызывали.


ГЛАВА 34. НЕ СМЕЙ РАБОТАТЬ В ПРАЗДНИКИ


Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное