Из пережитого. Том 2

Скоро, в тот же день, сбежали все радужные цвета, в которых изображал Перервенец свое общежитие. Трехоконный домик разделялся на две половины, из которых одну занимала кухня с сенями, другая была разделена на две клетушки. Небольшой столик, едва достаточный, чтоб установить шашечницу, два стула, из которых один треногий, скамейка и деревянная кровать — такова была вся утварь. Писать было не на чем, хотя была чернильница. Засаленный стол был невозможен; оставалось писать только на подоконнике. Читать нужно было или на крыльце, поместившись на ступенях, или на дворе где-нибудь, сидя на чурбане, а то и просто на траве. Таково удобство для занятий. Квартира не представляла даже ночлега; если бы дожить до осени, не говоря уже до зимы, разместиться четверым для спанья было бы физически невозможно. В каждой коморке не было ширины и трех аршин; поперек улечься невозможно, вдоль тоже: мешала мебель, как ни была она малочисленна.

Сожители утром, а иногда и вечером отсутствовали, трое по певческому ремеслу, старший брат Перервенца по неизвестной причине. По-видимому, он занимался перепиской где-то; но он рассказывал с услаждением о подвигах карманников и валетов мелкого разбора, где у кого что вытащили ловко или у кого выманили что-нибудь; о прежних временах было известно, что Николай был даже в шайке; о настоящем оставалось под сомнением, состоял ли он действующим лицом или только причисленным к штабу.

Все трое певчих состояли в хоре Прокофьева или Прокофия (его называли последним именем), любителя-купца. Вольное певчество тогда далеко еще не было развито, как теперь, когда можно насчитать более десятка частных хоров, из которых каждый считает певчих десятками, почти до сотни. Больших частных хоров было только два: Табачниковский человек в 60 и Прокофьевский — в 80. Трое из сожителей моих были певчими, и все были в силу того если не пьяницы, то любившие выпить и не понимавшие другого житейского наслаждения кроме выпивки, если не считать биллиарда, отчасти и веселого дома: то и другое было, впрочем, более редким удовольствием. Питье доходило до мании, где цель уже отставлялась в сторону, а пили для того, чтобы пить. Принесена бутыль. Кто-то где-то раздобылся деньгами, которых у сожителей вообще не бывало; имея кредит в трактире, они не выходили из долга у хозяина. В виде закуски припасены свежие огурцы. Пьют по очереди. Все без верхнего платья, в одних рубашках. Пили до того, что нейдет в душу; тогда искусственно вызывали у себя рвоту и снова пили до пресыщения; снова потом вызывали рвоту и опять пили.

Таковы были люди, с которыми доводилось мне жить. Мне они оказывали род сострадательного почтения; сдерживало их, вероятно, положение мое по семинарии, к которому они, по ученической памяти, не могли не питать уважения. Моя воздержность, безучастие при вакханалиях, задумчивое молчание при грязных рассказах оказывали свою долю действия. Ко мне были даже предупредительны, меня старались покоить, хотя я, в сущности, жил на их счет, пришел без гроша и ни гроша не добыл. Я занимал положение дамы среди общества мужчин, и мне оказывали деликатность, как даме: уступали лучший кусок в небольшой трапезе, давали удобнее место и сидеть, и спать.