Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Мне неоднократно приходилось слышать, что это было следствием исторических условий, в которых жил в предыдущие столетия болгарский народ, и особенно в пору пятивекового рабства под пятою турецких султанов. Турецкие сборщики дани и податей с болгарского населения устанавливали их произвольно, руководствуясь при обложении оценкой внешнего вида жилища и внутреннего его убранства. Отсюда вынужденное прибеднение и умышленно создаваемое убожество обстановки.

Со двора вы попадали в полутемное помещение. У одной из стен – очаг: каменные плиты на полу, на них тлеющий кизяк или хворост, котел с варевом на уходящей кверху цепи, закрепленной на идущем поперек чугунном шесте, дыра в потолке над очагом для выхода дыма.

Отсюда вы проходите в единственную жилую комнату. Пол – земляной. Столов и стульев не было. Вместо первых – круглая деревянная подставка на ножках 15—20-сантиметровой высоты, вместо вторых – маленькие самодельные деревянные треножники такой же высоты. Деревянные кровати были редкостью, металлических совсем не было. Вся семья спала вповалку и не раздеваясь на нарах, покрытых самотканной чергой (половик). Укрывались другим половиком. Белья, одеял и подушек не было. Вместо последних – маленькие, набитые соломой взглавницы. В углу – иконы-олеографии.

Еда несложная. Хлеба на дрожжах не пекли. Вместо хлеба – большая лепешка, которую готовили на углях очага, на противне, прикрытом сверху жестяной крышкой, или кукурузное тесто, которое варили в котле; когда оно остывало, его резали ножом. Из перца же готовилась особая толчонка. Без перца вообще нет ни одного блюда.

Это подлинно национальная болгарская еда. К четырем вкусовым понятиям – кисло, солоно, сладко, горько – болгарский язык для обозначения ощущения, получаемого во рту от перца, присоединяет пятое: люто. От болгарского кушанья у каждого неболгарина с первым же глотком поднимается во рту такое жжение, что кусок или содержимое ложки застревает в горле, а из глаз катятся слезы.

Другое национальное кушанье – знаменитое кислое молоко (кисело млеко), без которого невозможно представить себе болгарский стол ни в городе, ни в деревне, ни у бедняка, ни у богатея. В ежедневном пожизненном употреблении этого молока ученые в течение долгого времени видели одну из причин болгарского долголетия.

Глубоких стариков в Болгарии действительно много. Поражает в них то, что в подавляющем большинстве они сохраняют до 80—85-летнего возраста физическую и умственную бодрость; они подвижны, физически сильны, занимаются земледелием и домашними делами.

Животных белков, кроме кислого молока и овечьего сыра (сирене), в пище болгарского крестьянина почти совершенно не было. Яйца – редкость. Мясо обычно появлялось на столе только три раза в год: на Рождество, когда в каждом доме кололи свинью, после чего ели свинину утром, днем и вечером 7—10 дней подряд; в День святого Георгия (6 мая), считающегося покровителем земледелия, когда в каждом доме закалывали молодого барашка; во время сентябрьских деревенских ярмарок (панаири). В прочее время года потребность организма в белковой пище покрывалась за счет растительного белка в виде фасоли. Фасоль можно было бы условно назвать третьим болгарским национальным кушаньем.

Положение болгарской крестьянки, такое, каким оно было на протяжении веков и каким я его видел в описываемые годы, было очень тяжелым. Как и в большинстве стран Ближнего и Среднего Востока, вся тяжесть полевых работ лежала не на мужчине, а на женщине. Она с восходом солнца уходила в поле, брала с собой грудного ребенка и без устали работала до вечера вместе с мужчинами, с заходом солнца возвращалась в село, и, в то время как мужчины гурьбою шли в корчму, она шла за водой, готовила ужин, стирала белье, укладывала детей спать.

Непосильная для женщины тяжелая физическая работа и недостаточное питание способствовали тому, что болгарская крестьянка уже к 30 годам внешне выглядела как старуха.

То, что удельный вес труда женщины в хозяйстве был чрезвычайно велик, вело к своеобразной особенности крестьянского быта, а именно: каждая семья старалась задержать до пределов возможного пребывание «в девках» своих взрослых дочерей и, наоборот, женить как можно раньше своих сыновей, чтобы ввести в дом новую работницу. Поэтому в крестьянских браках, как правило, жена была старше своего мужа на два-три года. Браки эти принадлежали к числу так называемых «ранних»: очень часто жениху еще не было требуемых законом 18 лет.

В этом случае, чтобы женить его, требовалось разрешение митрополита и справка от врача. И то и другое получить было нетрудно.

Крестьянская свадьба представляла собою весьма колоритную картину. Она имела форму, освященную традициями вековой давности.