Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Если спросить, как можно было бы охарактеризовать в нескольких словах схематично и обобщённо, не касаясь политической стороны вопроса, быт подавляющей части населения «русского Парижа», то на это можно было бы ответить всего несколькими словами: социальная деградация и нищета.

Это характерно в значительной степени и для других стран рассеяния русской послереволюционной эмиграции, может быть лишь в несколько иной степени.

О причинах этого явления мне уже приходилось говорить в настоящих воспоминаниях. Основной и главной причиной были и остаются социально-экономические условия, существующие в капиталистических странах. Если эти условия порождают постоянную безработицу среди исконных жителей данной страны, то что же можно сказать о беспаспортных и бесправных иностранцах-эмигрантах, бывших для этих жителей конкурентами в бешеной борьбе за существование! Ведь эта борьба является одной из самых характерных черт жизни любой страны капиталистического лагеря.

В деклассированной и полунищенской массе основного населения «русского Парижа» были различные градации и ступени бедности и существовало дальнейшее её расслоение по признаку того или иного материального уровня жизни, начиная от некоторой ограниченности в денежных ресурсах и кончая полной нищетой.

Пройдёмте со мною, читатель, по одному из бесчисленных парижских базаров, устраиваемых в определённые дни недели в нескольких местах любого из двадцати парижских округов или любого парижского пригорода, и понаблюдаем со стороны за вкрапленными в парижскую базарную толпу жителями «русского Парижа». Вы сразу отличите их по внешнему облику и одежде от коренных парижан французского происхождения. На голове у них — старая, засаленная шляпа. На плечах — ветхое, обтрёпанное, выцветшее пальто, явно не по росту, купленное на «толкучке» или переделанное из английской солдатской шинели. На ногах — стоптанная, месяцами не чищенная обувь. Воротничок рубашки — смятый и грязный. Галстук сдвинут в сторону. Брюки годами не видели утюга. На лице, помятом и небритом, со следами преждевременного увядания, — выражение запуганности, а во всей фигуре — приниженность «бывшего человека», чувствующего свою никчемность и сознающего, что он — лишний среди окружающих его людей.

Семь часов утра. Базар открыт. Он располагается на одной из улиц, имеющих широкие тротуары. Накануне вечером специальные бригады городского муниципалитета привезли сюда на грузовиках железные шесты, столы, деревянные брусья и брезент. Они расставили столы вдоль тротуара, укрепили шесты в специальных имеющихся в тротуаре отверстиях, скрепили их сверху брусьями и натянули на этот каркас брезент.

Базар завален всевозможной снедью: мясом, рыбой, овощами, фруктами, маслом, сыром, колбасой и специфическими особенностями французского стола: битыми голубями, препарированными лягушками, креветками.

В воздухе стоит шум и гам. Борьба за существование царит и здесь. Торговки зазывают покупателей зычными голосами, расхваливают свой товар, кричат до хрипоты. Не будешь зазывать и кричать — ничего не продашь. Съёстного на базаре больше, чем его клиенты могут закупить и съесть.

Парижские домохозяйки деловито обходят базарные «стенды», осведомляются о ценах, тычут пальцами в коробки сыра-камамбэра, пробуя степень его готовности, щупают, нюхают, переходят от стола к столу и, обойдя три или четыре десятка торговок, выбирают наконец ту торговку и тот товар, на котором можно сэкономить несколько сантимов, с тем чтобы присоединить их к тем, которые лежат на их или их мужей текущем счету в «Лионском кредите» или «Сосьете женераль».

Фигур из населения «русского Парижа» пока не видно.

Но вот стрелка часов приближается к одиннадцати. Торговки кричат ещё громче, цены постепенно ползут вниз. Непроданного товара ещё много. Лучше поступиться частью прибыли, чем остаться совсем без прибыли с непроданным скоропортящимся товаром на руках.

Толпа покупателей — коренных парижан и парижанок — постепенно редеет: нужно спешить домой и готовить завтрак, потому что при всех обстоятельствах каждый уважающий себя француз или француженка садится за стол ровно в половине первого — ни на минуту позже. В редеющей толпе можно разглядеть пока ещё одинокие фигуры обитателей «русского Парижа». Это люди, как-то зацепившиеся за окружающую жизнь и что-то зарабатывающие. Они, правда, не каждый день могут позволить себе роскошь есть мясо, рыбу, колбасу и сливочное масло, не картофель, капуста, коренья вполне им по карману, и унести кое-что с базара они всё же могут.

Постепенно число их в базарной толпе растёт.

Ещё громче орут торговки, ещё ниже падают цены.

Бьет двенадцать часов. Через полчаса базар закроется. Уходить с него с непроданным товаром торговки не любят. Остатки разбазариваются по дешёвке. Торговки раскладывают их маленькими кучками. Цена каждой кучки — 1 франк. Два или три часа тому назад та же самая снедь в том же количестве стоила 2 или 3 франка.