Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта

Магазины, лавки, «обжорки», ночные кабаки, «теремки», «уголки» с русскими тройками на стенах, «несравненная рябиновая» и «спотыкач» Смирнова, камерные концерты из произведений Мусоргского, Бородина, Чайковского, безработные машинистки, протезисты и оптики, продажа с аукциона фарфоровых ваз, русские поликлиники, новые романы Мережковского и Осоргина, сотни предложений труда и единичный спрос на труд…

Калейдоскоп последних попыток зацепиться за жизнь и удержаться на её поверхности и здесь же — отзвуки «пира во время чумы» и девиз: «Хоть день, да мой!» Бахвальство немногих из «стана ликующих» и вопли десятков тысяч из «стана обездоленных».

Тяжелая, сумбурная, угарная жизнь…

В 30-х годах один из советских учёных-медиков, приезжавший в Париж на международный научный съезд, поделился со мной своими впечатлениями от чтения нескольких попавшихся ему номеров эмигрантских газет:

— Выходит, будто эмиграция только и делает, что танцует?.,

Действительно, если не посвящённый в эмигрантскую жизнь беспристрастный читатель заглянул бы в «Возрождение», или «Руль», или «Последние новости» 20–30-х годов, то ему бросилось бы в глаза обилие объявлений с зазыванием посетить такой-то бал или такую-то вечеринку, на которых публику ждут невиданные сюрпризы и сногсшибательные аттракционы. Бал прессы, бал адвокатов, бал химиков, бал бывших воспитанниц Смольного института, бал пажей его величества, бал шоферов; вечеринка воронежского землячества, вечеринка союза краснокрестовских сестёр милосердия; бал одного союза инженеров, другого, третьего, пятого, из которых каждый считает себя «настоящим», а прочие союзы — самозванными.

Что же это? Веселье? Красивая жизнь?

Нет, дорогой читатель. Уродливые формы борьбы за существование тысяч людей из «стана погибающих».

Любой эмигрантский бал — это благотворительное мероприятие. Устраивается он каждой организацией, союзом, обществом, объединением один раз в год. Единственная его цель — пополнение тощей кассы взаимопомощи данного союза, растаявшей за предыдущий год. Других источников пополнения нет. Членские взносы большинством членов не вносятся.

От энергии устроителей бала зависит его материальный успех. Путём личных связей удаётся заручиться согласием четырёх-пяти безработных эмигрантских артистов, певцов и музыкантов, включить их имена в концертную программу бала. Больших расходов на это не требуется. За ужин, привоз и отвоз на автомашине (отвезёт знакомый шофёр) они выступят перед публикой с арией из «Царской невесты», монологом Осипа из «Ревизора», «Меланхолической серенадой» для скрипки Чайковского. Если повезёт, то сверх этого можно будет заполучить 15-летнюю русскую балерину, только что окончившую школу хореографии и жаждущую публичных выступлений, хотя бы бесплатных (соло из «Раймонды» в этом случае обеспечено).

Заливную осетрину и кулебяку для буфета даст бесплатно ресторан «Москва», или «Петроград», или «Киев» (туда есть кое-какие ходы). Вещи для лотереи можно собрать по принципу «с миру по нитке…»: кто принесёт холщовое полотенце с украинской вышивкой, кто — эмалированную с узорами кружку времён коронации Николая II, кто — настольные часы с маркой завода братьев Трындиных, давно не идущие и заржавевшие.

Останется только нанять зал и пригласить джаз-банд. Это единственная крупная затрата. Распространять билеты будут среди своих знакомых члены союза.

Устроители бала вспоминают тут весьма кстати, что член союза камер-юнкер такой-то служит сейчас шофёром у аргентинского посла, а жена другого члена союза баронесса такая-то состоит то ли машинисткой у директора парижского отделения «Вестминстер-банка», то ли личной камеристкой у супруги директора. Кто-то из членов имеет какой-то ход к секретарю управляющего парижской конторой американского треста «Стандард ойл». Это совсем хорошо. Если среди гостей появится хотя бы несколько «знатных» иностранцев с туго набитыми кошельками, то материальный успех бала обеспечен.

Но на всех этих бесчисленных эмигрантских балах писателей, инженеров, химиков, бывших институток-смолянок, пажей её величества, чиновников судебного ведомства и других вы не встретите достаточное количество этих писателей, химиков, смолянок. У писателя — залатанные брюки, единственный заштопанный пиджак, месяцами не чищенная обувь. Ему не до балов: он и обедает-то не каждый день. Химик в качестве ночного сторожа охраняет дворец французского «парфюмерного» или «автомобильного короля». Инженер сидит за рулём такси, а бывшая воспитанница Смольного на чердаке восьмиэтажного дома при свете керосиновой лампы пришивает пуговицы к юбкам, выпускаемым каким-то ателье мод.

А из кого же тогда, спросит читатель, состоит публика, посещающая эти балы? Ведь балов-то в «русском Париже» даётся за год около двухсот или трёхсот. Кто они, из «стана ликующих», открывающие бутылку за бутылкой шампанское в буфете, оставляющие сотни франков в лотерейном киоске и танцующие до утра?