Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2

Даже сам закон и учреждение об императорской фамилии, которым он при своем совершеннолетии присягал, были бы против него.

Люди, заставившие государя отречься, и превратив самодержца этим актом в обыкновенного человека, могли, ссылаясь на эти законы, совершенно не считаться с государственными распоряжениями ставшего уже частным лица и не признавать «назначенного» им «самовольно» нового императора.

Многочисленные же верные присяге люди, понимавшие всю ее святость и присягавшие «законному наследнику», неминуемо должны были бы вступить в сделку со своею совестью, ибо законный наследник был для них один – цесаревич Алексей Николаевич, а он никого не освобождал, да и не мог освобождать до своего совершеннолетия, от данной в его пользу присяги.

Так, в общем, и оказалось в действительности.

Не прошло и нескольких часов после передачи престола государем, как Родзянко от имени «всех» заявил генералу Алексееву, что «кандидатура великого князя как императора ни для кого не приемлема и потому возможна (?!) гражданская война»⁵⁰.

Отказ Михаила Александровича от принятия престола меня, повторяю, поэтому совершенно не удивил. Я знал хорошо скромную, непритязательную, безусловно, не честолюбивую натуру великого князя, при котором я долгое время был единственным адъютантом.

Меня связывали с ним вплоть до его брака самые искренние, откровенные дружеские чувства, имевшие начало еще в его ранней молодости, в семье моей жены. О нем я очень подробно уже сказал в моих воспоминаниях о моей придворной службе.

Меньше всего он желал вступления на престол и еще будучи наследником тяготился своим «особенным» положением.

Он не скрывал своей радости, когда с рождением у государя сына он становился, по его словам, «менее заметным».

– Ах, Анатолий Александрович, – говорил он мне через несколько часов после этого события, – если бы вы знали, как я рад, что больше не наследник. Я всегда понимал, что к этому не гожусь, да и не подготовлен… Никогда я этого не любил и не желал.

Говорил он это и впоследствии не раз, искренно высказывая то, что у него постоянно бывало на душе и что я считал у него основным и глубоким.

Правда, под влиянием нашептываний со стороны он порою как будто противоречил на словах самому себе. Но это у него бывало лишь в юношеском возрасте и выражалось обыкновенно в шутливой добродушной форме, как бы посмеиваясь над людьми, внушавшими ему обиду.

Так, он казался как будто раздраженным на то, что, объявив его «запасным» наследником, ему не дали одновременно титула «цесаревича» и не назначили ни шефом л. гв. Атаманского полка, ни шефом всех казачьих войск, что бывало всегда принадлежностью всех российских наследников престола.

Не отказался он, несмотря на все требования государя, и от всех своих прав на престол после женитьбы на г-е Вульферт.

Во всех этих случаях на него влияли умелые «соболезнования» других, а в последнем лишь тактические соображения – надежда на уменьшение наказания.

Но все это не могло все-таки влиять настолько, чтобы он мог поступиться в конце концов своими задушевными намерениями.

Уже сама его женитьба показывает, что в вопросе о престоле он решил бесповоротно сжечь все свои корабли.

Я почти убежден, что если бы учредительное собрание состоялось и избрало бы его все-таки на царство, он отказался бы в пользу другого, не переставая и тогда считать предложенную ему честь и власть лишь «несносным препятствием, мешающим ему жить так, как живут все люди».

Отказался бы, пожалуй, и потому, что всегда считал внутри себя всякие мятежные собрания, хотя бы учредительные, и все парламенты далекими от настоящего голоса народа.

Михаил Александрович обладал здоровым разумом, но не был политиком. Не любил и разных государственных совещаний, в которых ему приводилось принимать участие. Меньше всего он желал вмешиваться в дела правления.

Сколько раз он мне это высказывал!

Мне, вероятно, скажут, что в последние годы это уже было не так, что и он, глядя на других, вдался в самую деятельную политику. Будут указывать и на печать, где появлялись об этом указания.

Действительно, в статьях разных лиц можно прочесть, что Михаил Александрович находился в «деятельной оппозиции», «участвовал в каких-то особенных таинственных переговорах с Родзянко, общаясь с ним секретно от остальных членов императорской фамилии».

Говорилось даже, что он «якобы способствовал перевороту, убедив для этого государя в необходимости покинуть Царское Село и уехать поскорее в последнюю роковую поездку в Могилев и что именно для этой цели он и приезжал 20 или 21 февраля в Царское Село.

Упоминалось и о том, что 27 февраля, в разговоре по прямому проводу через генерала Алексеева с государем о необходимости, по его мнению, ответственного министерства, он предлагал Его Величеству самого себя в регенты.

Все это я читал. Все эти подробности и толки, сознаюсь, наполнили меня при первом впечатлении очень тяжелыми недоумениями, но мне сейчас же становилось ясно, что это была только досадная видимость, и того, что хотели под нею подразумевать, не было, да и не могло бы быть в действительности.