Из писем к ближним

Я назвал нашу армию великой потому, что она могла бы быть такой. На бумаге это самая огромная армия в свете. В то время как Германия содержит 575 000 чел. постоянной армии, а весь Тройственный союз - 1192 000 человек, Россия в мирное время содержит миллион сто семьдесят три тысячи солдат. 10 Ничего подобного нигде нет на свете и никогда не было. Против 23 германских корпусов мы держим на западной границе 23 корпуса, против двух азиатско-турецких держим два корпуса на Кавказе, против 70-тысячной англо-индийской армии - равную ей по численности в Средней Азии. Наконец, против 13 японских дивизий в мирное время мы держали 9 стрелковых и три пехотные дивизии. Со времен Петра Великого Россия приносила своей армии безмерные жертвы. Как гласит отчет г. Витте (1902 г.), в ежегодной бюджетной росписи сначала полностью удовлетворяется военное ведомство, и уже остатки от бюджета делятся остальными. Все государство поставлено, сколько можно, на военный лад. Целые области управляются военными генерал-губернаторами. Большинство высших государственных должностей занято военными. Казалось бы, как такой военной державе, вооруженной с головы до ног, уступить какой-то выскочке, азиатской карликовой стране, всего пятьдесят лет как заведшей европейское вооружение?

"Казалось бы, - пишет мне один офицер, - армия наша должна быть образцом для всех армий мира и по организации, и по снаряжению, и по вооружению, и личному составу превосходно обученных солдат, грамотных, развитых, понимающих, что от них требуют, с корпусом унтер-офицеров профессиональных солдат, прошедших специальные школы и могущих в случае нужды заменить офицеров - не в смысле только голосистого выкрикивания команды. Казалось бы, именно наша армия должна бы обладать корпусом офицеров, всецело преданных своей службе и идущих впереди военного искусства и военной науки. Казалось бы, именно у нас должны были бы процветать такие гражданские организации, каковы "военные общества" Германии, "кружки запасных", стрелковые и гимнастические союзы и т.п. организации, поддерживающие связь армии с народом и военные нравы. Казалось бы, именно у нас должны бы учиться соседние армии и от нас приглашать инструкторов такие страны, как Китай, Турция, Чили. То ли мы видим в действительности?"

Подобно Турции, военное могущество которой продолжалось 150 лет, в нашей истории имеется полтора столетия почти сплошных военных успехов, от Полтавы до Севастополя. За это время мы разгромили три великие державы: Швецию, Польшу, Турцию, отняв у них от половины до трех четвертей территории. Только случайность спасла от разгрома Пруссию (в Семилетней войне) и Англию - при Павле. Даже великие полководцы-Карл XII, Фридрих II и Наполеон I- сложили свое оружие пред Россией. Подобно Турции, с успехом боровшейся с одряхлевшими средневековыми государствами Европы, Россия умела побеждать в то столетие, когда порядки в Европе были немногим лучше наших. При старом режиме свежая, хоть и варварская сила России имела бесспорный перевес над выродившимся феодализмом Запада. Но в конце XVIII века произошло великое Возрождение западного христианства, внезапный подъем нравственных идей, философии, науки и искусств. Европа вся перегорела в благотворном внутреннем огне и вышла из него молодою, свежею, сильною, тогда как мы тяжелым насилием подавили в себе этот огонь. Ту крепостнически-полицейскую кожу, которую сбросила с себя Европа, мы напялили на себя, вообразив, что это-то и есть настоящий цивилизованный быт. От пожара Москвы до Севастополя мы тщательно усваивали те обычаи и начала, от которых Европа тщательно освобождалась. Приказный дух, сложившийся еще до Петра и ослабевший при нем и Екатерине II, снова укрепился в первую половину XIX века. Отмена крепостного права только усилила этот дух: все крепостные права помещиков перешли к бюрократии и поникло единственное сколько-нибудь независимое сословие - поместное дворянство. Поступив на службу, оно усилило этим чиновничество и ослабило то сопротивление, которое прежде жизнь оказывала канцелярии. Пышный расцвет бюрократизма обнаружился в эпоху Плевны, горький плод его - в эпоху Порт-Артура.